Дверь перед Мховым открывается, несмотря на то, что он в неё не звонил. Словно хозяин поджидает его с той стороны, видит в глазок и, не дожидаясь звонка, отпирает. Это притом, что никакого глазка в скромной двери, обитой дешёвым дерматином, не наблюдается.
На пороге стоит пожилой человек лет, наверное, 70-ти, одетый в домашние шлёпанцы, просторные спортивные штаны с двумя продольными полосами и плотную фуфайку, на которой красуется логотип известной американской бейсбольной команды «Yankees». Человек этот среднего роста, средней упитанности, с неприметным лицом и маленькими невыразительными глазками. Лишь обритая наголо голова и излишне оттопыренные хрящеватые уши несколько разнообразят его облик. Ещё он как-то странно, всем телом, дёргается вправо, словно борется с некой силой, не видной за полуоткрытой дверью.
– Добрый день, я Мхов, Кирилл, – неуверенно представляется Мхов.
Хозяин, не переставая дёргаться, смотрит куда-то мимо, мелко кивает головой.
– Вы Бруно Брунович? Я от Срамного, Петра Арсеньича, – продолжает объяснять Мхов.
– Да знаю я, знаю. Амба, – вдруг глухо, как в бочку произносит человек на пороге.
– Что? – ошарашенный Мхов пятится в сторону лифта.
– Амба, ну тихо, не балуй, – успокаивающе, с лёгким прибалтийским акцентом, говорит хозяин и, освобождая проход, делает приглашающий жест. – Да вы проходите. Не бойтесь. Не тронет.
Мхов с опаской пробирается в прихожую мимо хозяина; тот правой рукой притягивает к себе за ошейник огромную, чёрную, как антрацит, немецкую овчарку.
– Туда, туда, – хозяин приглашает следовать дальше.
Пройдя, Мхов оказывается в небольшой комнате, аккуратно обставленной хорошо сохранившейся мебелью советского образца. Вот только телевизор и видеомагнитофон из нового времени – оба «Панасоники», встроенные в добротную металлическую стойку. Там же, за стеклом, десятка полтора-два кассет: Джармуш, Линч, Тарантино, Фассбиндер, Хичкок, Китано, несколько выпусков «Тома и Джерри». Из книг – битком набитый небольшой стеллаж, половина на половину мировая классика и разномастные детективы. Большая фотография на стене – Лубянская площадь, ещё с памятником Дзержинскому посредине. Дверь, наверное, в спальню, завешена плотной шторой.
– Амба, место, лежать, – хозяин показывает успокоившейся овчарке в сторону кухни. Собака послушно отправляется туда, разваливается посредине, занимая собой всё пространство между столом из ДСП и газовой плитой.
Хозяин тем временем усаживает Мхова на диван, сам опускается на стул рядом.