Эта перспектива так меня взволновала, что свой обильный завтрак я съел рассеянно, только подсознательно отметив замечательный вкус копченой селедки.
В должное время явилась старшая сестра.
— Посмотрите, какой беспорядок вы устроили, доктор Сакс, — добродушно упрекнула она меня. — Всюду разбросаны книги, письма, обрывки бумаги... и еще я вижу, что вы перепачкали простыню чернилами.
— Виновата моя ручка, — извинился я. — Иногда она подтекает.
— Ладно, после завтрака мы все приведем в порядок. Сегодня Большой Обход (сестра каким-то образом сумела подчеркнуть, что эти слова могут писаться только с заглавной буквы), и мистер Свен явится ровно к девяти.
С улыбкой, но все еще качая головой, она покинула палату.
«Хорошая она женщина, — подумал я, все еще преисполненный эйфории после копченой селедки. — Немного суровая, немного придирчивая, но старшая сестра и должна быть такой. Она добродушная старуха, хоть и рычит и выглядит ужасно...»
Чайник у меня забрали, прежде чем я налил себе третью чашку; сестра Сулу принесла мне тазик и прошептала:
— Быстро! Брейтесь!
Я избавился от неопрятной шестидневной щетины — неужели всего шесть дней назад я отправился на Гору? — и подстриг бороду, почистил зубы и прополоскал рот.
Сестра Сулу помогла мне пересесть в кресло, застелила постель чистыми простынями и прибралась в палате. Потом она помогла мне снова улечься, говоря:
— Старшая сестра любит, когда пациенты опираются на подушки и лежат посередине кровати. Постарайтесь так и оставаться, не наклоняйтесь в сторону!
Я согласился следовать ее указаниям и попросил оставить дверь открытой, потому что до меня донеслись звуки уборки по всему отделению — звуки такие необычные, что мне захотелось слышать все более ясно. Старшая сестра рявкала на подчиненных — добродушно, но все же как сержант на солдат. Сестры и санитарки бегали туда-сюда, поспешно наводя порядок. Это производило полусерьезное, полукомическое впечатление подготовки к военному параду: сапоги начищены, пуговицы отполированы, грудь вперед, живот втянуть — все в готовности и сверкает.
Суматоха, крики и смех были довольно бурными. Я пожалел, что могу только слышать это, но не видеть. В этом переполохе все приобретало упорядоченное состояние под командой старшей сестры. Теперь я смотрел на отделение не столько как на парадный плац, сколько как на огромный корабль, готовящийся в плавание.
Неожиданно беготня и шум прекратились; на смену им пришла необыкновенная тишина. Я слышал только шепот, но разобрать ничего не мог.
