— Сколько ей можно было дать лет?
— Лет двадцать пять, а может быть, и сорок… Точно не могу определить. Я только заметил, что она говорила с легким акцентом.
— С каким акцентом?
— С южным, господин комиссар.
— Это очень неопределенный признак. Каждый день по железным дорогам в Париж приезжает столько южан!
Господин Гробуа, казалось, находился в замешательстве. Наконец он решился задать Батисту последний вопрос:
— Не слышалось ли в голосе этой женщины волнения, страха или просто смущения?
— На это я совсем не обратил внимания… Дайте мне вспомнить… Кажется, да… Действительно, ее голос показался мне… несколько веселым…
Было очевидно, что Батист был не в состоянии отвечать на вопросы более точно. Поэтому комиссар отпустил его и, пожав плечами, обратился к госпоже Мондетур.
— Эта женщина ничего не оставила в комнате? Никакого пакета, ничего?
— Нет, сударь.
— Тем хуже. Таким образом, единственным указанием для нас может служить только белье и платье ребенка. Сомневаюсь, чтобы это помогло нам установить его личность.
Он подошел ко все еще спавшему ребенку и долго смотрел на него.
— А! — сказал он, поднимая голову. — Мальчик вовсе не из простолюдинов! Рубашонка на нем очень тонкая, да и ручки у него безупречной формы. Без сомнения, это дитя богатых родителей. На нем была именно эта рубашка?
Госпожа Мондетур молча кивнула.
Комиссар помолчал немного, а потом, обращаясь к хозяйке, продолжил:
— А пеленка? Это та самая, в которую он был завернут?
— Нет, сударь, это простынка Полины… А его вещи…
— Я сейчас принесу их… — сказала служанка, выходя из конторы.
Вскоре она вернулась, неся фуфайку, чепчик и платьице, составлявшие весь оставшийся гардероб маленького подкидыша.
Отделанные тонкими кружевами, изящно вышитые, казавшиеся почти новыми, вещи ребенка говорили о том, что их владелец принадлежит к зажиточной семье.
— Черт возьми! — воскликнул комиссар, внимательно осмотрев одежду малыша. — Я убежден, что здесь кроется похищение!..
— Похищение?! — воскликнули в один голос Октавия и госпожа Мондетур.
— Ну да! Этот ребенок наверняка похищен, и на нас лежит обязанность вернуть его родным.
— Но где же малыш будет до тех пор? — спросила хозяйка.
— Я должен поместить его в «Дом подкидышей и сирот», это мой долг. Если только…
— Если что? — поинтересовалась госпожа Мондетур.
— Если только вы не попросите меня оставить его у вас. На время я мог бы разрешить вам это, а там, пожалуй, вам и совсем отдали бы его, если мать не явится за ним.
