— Кто же это? Я признать-то не могу, — проговорила больная, не веря своим глазам. Ей так дико было увидеть около себя нарядную маленькую барышню, что она подумала, уж не мерещится ли ей это, как мерещилось во время болезни ее маленькому Федьке.
— Вы — Акулина мама? — спросила Женя.
— Акульки-то, что во двор-то взяли? Да, я ей матка буду… Ай она чего наделала? — с тревогой спрашивала больная, шаря рукой на полу, чтобы достать стоявший около ковш, где было немного воды и плавало уже несколько мух.
— Ах, не пейте, там мухи, — воскликнула девочка, с ужасом отнимая у нее ковш.
— Мухи? Ой, окаянные, ничего с ними и не поделать… Ой, испить хотца. Дай ковшик-то, я их отдую, окаянных, к сторонке.
— Подождите, я вам достану свежей воды… где у вас вода?
— Вон в углу, в кадке, коли есть. Не знаю, успела ли Фроська наносить из родника… К дверям-то, к дверям-то поближе, под доской.
Женя нашла кадушку. Она была покрыта тяжелой доской, которую ей с трудом удалось приподнять. Снять ее она была не в силах.
— Да ты в сторону-то, в сторонку поотодвинь… ковш-то пролезет.
Женя поняла, в чем дело, и, отодвинув немного доску, зачерпнула из кадушки воды.
Вода была чистая, хотя теплая. От кадушки пахло тиной и еще чем-то затхлым.
Больная накинулась с жадностью на воду. Она припала к ковшу воспаленными губами и долго пила, не отрываясь.
— Ну вот, спаси тебя Господи! — проговорила она, ставя слабой рукою ковш рядом с собою на землю.
Женя с ужасом заметила, что больная лежит не на постели, а на какой-то старой овчинной шубе, брошенной прямо на пол.
— Ты чья же будешь-то? — спрашивала ее явно ожившая больная. Как сюда-то попала? Проезжие, что ли, будете? Так у нас не останавливаются. Надо к Еремеичу, — туда дальше, на селе. Около церкви-то.
— Я… меня Акуля прислала. Я бабушкина внучка… Женя.
— Акулька?.. Так вы не из села ли барышня будете? Сергею-то Григорьевичу дочь?
— Да…
— Как же вы сюда-то попали? Барышня, матушка! А я как свою госпожу встречаю!.. Ой, не встать мне… Вся голова в круги, — и пытавшаяся было подняться больная снова опустилась со стоном на подушку.
— Ах, не вставайте! Пожалуйста, не вставайте! — воскликнула Женя. — Вам нельзя вставать. И зачем вы лежите здесь, на полу? Это неудобно…
— Ой, в избе-то нельзя… И душно, и тараканы, и мух туча… А здесь хоть иногда ветерком обвевает.
— Да, но можно простудиться. Вам нужно бы постель и…
Как ни мала и неопытна была Женя, она понимала, что здесь было не до удобств, что не хватало самого необходимого и что ей одной с этим не справиться.
