— Вы не любите собак?
Профессор с женой молча глядели на него, будто не поняли вопроса.
— Вообще-то, детям с собаками веселее, — смущенно пролепетала Маргарет.
— Не думаю, что Андре понравится, если какая-то собака станет отвлекать его от любимой математики, — безапелляционно заявила жена профессора.
Глядя на ее посуровевшее лицо, Босманс поразился, до чего же оно напоминало мужское: обрамленное темными короткими волосами, с мощной нижней челюстью и набрякшими веками. Рядом с ней профессор Ферн, наоборот, казался женственным и хрупким. Из-за светлых рыжеватых волос? Или из-за прозрачной бледности? Еще, по наблюдениям Босманса, мэтр Сюзанна Ферн улыбалась одними губами. Глаза оставались холодными.
— Забудем о недоразумении с собакой, — примирительно и ласково сказал профессор Ферн.
«Действительно, забудем», — согласился про себя Босманс. В аскетической обстановке, в чопорной семье, среди людей, из поколения в поколение посвящавших все силы правосудию и правоведению, чьи отпрыски всегда опережали по интеллектуальному развитию одноклассников года на два, в самом деле собаке не место. Но, заметив, что чета Ферн уходит из гостиной, как всегда оставляя их с Маргарет одних, он решил предпринять последнюю отчаянную попытку.
— Я хотел бы попросить у вас совета. Для храбрости он снова бросил взгляд на фотографию, на юношу и девушку в черных мантиях.
Вряд ли Ферны его услышали. Он говорил слишком тихо… Босманс поспешно прибавил:
— Но задерживать вас не стану… Если можно, как-нибудь в другой раз…
— Как вам угодно, — отозвался профессор Ферн, — я всецело в вашем распоряжении.
Выходя из гостиной, они с женой улыбнулись им на прощание с одинаковой безупречностью.
— О чем ты собираешься советоваться с ними? — спросила Маргарет.
Босманс уже и сам не знал. Действительно, о чем? Ему почудилось, что можно обратиться за помощью к профессору и его жене, когда он увидел их на фотографии в адвокатских мантиях. Однажды он решился войти в зал для публики Дворца правосудия и видел собственными глазами, как величественно и грациозно вышагивают служители Фемиды в мантиях, иногда даже отороченных горностаем. К тому же в детстве его поразил снимок в газете: на скамье подсудимых юная женщина, а за ее спиной — одна из фигур в черном. И надпись внизу: «Рядом с обвиняемой ее защитник, главная опора, строгий, но отечески заботливый».
В каком же преступлении, в каком проступке виновен он сам, Босманс? Ему часто снился один и тот же сон: он замешан в каком-то прескверном деле, похоже, всего лишь сообщник, и его еще не заподозрили, однако соучастие налицо, а в чем именно, — никак не вспомнит. Над ним постоянно нависала угроза, по временам он забывал о ней, но она неотвязно преследовала его во сне, да и после пробуждения тоже.
