Он перешел на другую сторону Фонтанки.
«Кар-рр», — встревожено прокричала ворона над головой.
— И правда, невеселое место, — усмехнулся Савва и, надвинув шапку, медленно побрел по набережной реки, еще спящей в сером плену льда.
За темным занавесом на втором этаже Михайловского замка в неярком лунном свете мелькнула призрачная тень…
* * *
— И что, Немирович так и сказал? Быть того не может! — Савва неторопливо расхаживал перед дверью, ведущей в спальню Марии Федоровны, окутывая себя неизменным дымом папиросы. Мимо прошмыгнула прислуга, держа в руках темно-синее платье на вешалке, и исчезла в комнате.[17]
— Так и сказал! — раздался через приоткрытую дверь веселый голос Андреевой. — Я, говорит, только теперь понял, как Савва Тимофеевич облегчает мне жизнь. Ведь, если бы не он, я бы должен был сойти с ума.
Савва недоверчиво покачал головой и остановился у окна, выходившего в переулок. Утреннее небо было покрыто серой дымкой. Солнце еще раздумывало, стоит ли тратить силы и пробиваться сквозь густой слой облаков. Внизу около булочной грузчики в длинных серых фартуках разгружали ящики со свежим хлебом, аромат которого проникал даже через закрытое окно второго этажа. Где-то слышался зазывный мужской голос: «Точу-у-у ножи-ножницы, точу-у-у ножи-ножницы. А ну, выходи-подходи…»
— Да, Мария Федоровна, как мало времени надо человеку, чтобы изменить свое мнение! — задумчиво сказал Морозов.
— Так вот и я говорю то же! — аккуратно причесанная Андреева со слегка припухшими со сна глазами вышла из спальни.
— Поздно легла? — озабоченно спросил Савва, поворачиваясь и целуя протянутую руку.
— Спала плохо! — пожаловалась Мария Федоровна, усаживаясь за небольшой стол с накрытыми для завтрака приборами. — Располагайтесь, Савва Тимофеевич.
— По какой причине бессонница? — Савва затушил папиросу и устроился напротив.
Мария Федоровна принялась разливать чай.
— По причине нестерпимой головной боли. Потому и на собрание сосьетеров вчера не пришла.
— Плохо, голубушка, плохо. Отдыхать надобно больше. Я тебя, пожалуй, к Федору Николаевичу отведу, — Савва отпил глоток чая. — Чудеснейший доктор! Так я говорю, что мало времени надо человеку, чтобы мнение свое изменить! — вернулся Морозов к теме разговора. — Вот еще вчера утром Немирович вам одно сказал, а вечером на общем собрании пайщиков, мне, кстати, это слово, по правде, больше, чем «сосьетеры» нравится, когда параграф семнадцатый устава обсуждать стали, Владимир Иванович не то чтобы говорить — дышал, по-моему, с трудом, этак его скрутило! — отставив чашку, заливисто расхохотался Савва.
