«Право, очень странный сегодня день. Нестерпимая дергающая боль, будто голову пилят на части.
Вжик-вжик. Туда-сюда…
Вжик-вжик. Туда-сюда…»
Неслышно подошел Алеша и прикоснулся к плечу.
«Опять запах ландыша… Тонкий, едва уловимый. От его рубашки. Ее запах…»
Савва отпрянул и попятился. Натолкнулся на подставку. Ваза, на мгновение замерев в воздухе, беззвучно упала на пол, рассыпавшись на множество мелких, блестящих кусочков.
«Рассыпалась…»
Ноги вдруг мелко задрожали и будто занемели. Опустился в кресло, проводив равнодушным взглядом заторопившегося к выходу Горького…
«Ушел…»
Савва поставил кий между ног, схватился обеими руками и наклонился вперед, упершись в кий лбом.
«Что же было, когда я еще мог слышать? — попытался сосредоточиться. — Вошел Алеша. Сообщил, что едет в Сестрорецк. И что Маша — отныне его гражданская жена. И что они счастливы. Попросил прощения. Обнял. От него больно пахнуло ландышем…
А потом они начали играть и… Алеша перестал говорить, и принялся просто открывать рот… Наверное, чтобы не мешать думать… Потому что Алеша — хороший друг…
…Кто эти люди? Куда его ведут? Он не хочет никуда идти… и не отдаст кий… Они еще не доиграли…
…Как хорошо в кабинете… Лежать на диване, свернувшись калачиком… Можно плакать и никто не слышит… Даже сам себя… Последний раз плакал в детстве, а нянюшка тогда ласково водила теплой рукой по волосам и приговаривала:
„Не плачь, не плачь, Саввушка, я — с тобой…“
А теперь никого с ним нет… и так трудно дышать… и нестерпимая боль в голове, будто движения раскаленной пилы…
Вжик-вжик… Туда-сюда…
Вжик-вжик… Туда-сюда…
Надо остановить пилу… И он знает как…»
Савва поднялся, запер изнутри дверь кабинета, подошел к столу, взял листок бумаги, обмакнул перо в чернильницу.
«В моей смерти прошу никого не винить», — быстро написал он короткую фразу, отложил перо, промокнул записку, повернул ключ в ящике стола, открыл, пошарил в глубине, достал браунинг. Оружие приятно холодило ладонь. Равнодушно передернул затвор, снял с предохранителя, поднес к голове согнутую в локте руку, положил палец на спусковой крючок…
«Кто — то стучит в дверь, — почувствовал он. — Или услышал? Зачем мешают? Он просто хочет, чтобы перестала болеть голова…»
— Савва Тимофеевич! — откуда-то издалека, будто сквозь толстый слой ваты, прорвался голос. — Скорее! Скорее! Радость-то какая! У вас сын народился! Пожалуйте вниз — к Зинаиде Григорьевне!
«Что?!»
Опустил руку.
«Похоже, слух возвращается», — отрешенно подумал он, пряча браунинг за спину и направляясь к двери. Повернул ключ. Открыл дверь. Увидел сияющее лицо прислуги.
