Судья приговорил пешехода к повешению.
А городок был очень маленьким, и судебное разбирательство привлекло огромную толпу, в которой находился и наш разбойник.
― Дурень! крикнул он судье. Ты отправляешь на виселицу невиновного. Слушай, дай мне этот парик, я его надену и скажу: Кошелек или жизнь, ― и этот облыжный обвинитель увидит свою ошибку. Да, да! сказал обвинитель. Именно этот голос я слышал из-под большого парика.
Судья, тем не менее, вынес вердикт, что первое опознание прошло под присягой, перед Богом, и приговор, объявленный именем закона, уже вынесен. И должен быть приведен в исполнение.
Разумеется, тени колыхнулись ― там, между норвежской сосной и лиственницей, вверх и вбок, где должен быть тролль.
Очаровательно, еслли тролль окажется похожим на датского мальчугана, если он перекувыркнется и встанет на голову, крутя ногами в воздухе и заливаясь розовой краской. Или встанет на правую ногу, а левую завернет себе за голову, как цыганские акробаты в день ярмарки.
― Закон, как видишь, непреклонен. Мы создали закон по образу божескому, поэтому ничего человеческого в нем нет. Давай я расскажу тебе о боге. Когда вывел он народ свой из рабства египетского, то повел их в Ханаан, но сорок лет блуждали они по пустыне, где бог кормил их белым пушистым хлебом, он назывался манной, от которого они устали. Поэтому они попросили у него чего-нибудь другого, повкуснее. Вроде перепелов, зажаренных до румяной корочки на вертеле над огнем, политых собственным соком, посоленных и натертых шалфеем. Поэтому бог, который просто-таки вышел из себя от их неблагодарности и алчности, от того, что вкусовую чувственность они поставили впереди справедливого признания его величия и мощи, сказал:
― Так будете ж вкушать, пока из носа у вас не полезет!
И град дохлых перепелок обрушился на них с небес, и весь народ его приправлял и готовил их, и (здесь я цитирую Писание) не успели они выковырять мясо из зубов, как бог наслал смертельную чуму, убившую всех, кто отведал этих перепелок.
― Что ты на это скажешь? Он на молитву так ответил.
Глаза тролля были как у счастливого ребенка, а поэтому в них ничего не читалось, поскольку счастье ребенка ― это то, что всем нам следовало забыть. Это счастье от того, когда выдираешь из часов стрелки, когда швыряешь дедушкины искусственные зубы в огонь, когда воруешь или врешь, когда дергаешь кошку за хвост или разбиваешь китайскую вазу, когда прячешься от родителей так, что они волнуются до полусмерти, когда лупишь по пальцам на ноге лучшего друга молотком. О ребенке с прекрасными волосами, будто из крученого и завитого золота, с большущими голубыми глазами культура говорит:
