Мы двинулись прочь.
«И на тебя тоже давит этот город, — беззвучно и зло сказал я сам себе. — Скоро станешь таким же дергающимся параноиком, как Макс. Какая гадость! Скоро будешь шарахаться от любой тени, видеть в каждом взгляде ненависть, ежеминутно думать, сколько же человек тебя ненавидит и сколько алчущих крови глаз сейчас смотрит в твою спину… Гадость, гадость, бессмысленная и дрянная гадость. И город этот, и…»
Зло бормоча, я шел, глядя себе под ноги. Вечерняя прогулка не освежила мою голову, напротив, я отчего-то стал нервозен, раздражителен и тороплив. Конечно, виной этому была не нелепая встреча с пьяницей, что-то другое, что-то сильнее, глубже, серьезнее… Я начал перебирать в памяти все события последнего времени и, когда закончил, оказалось, что ровным счетом ничего подозрительного или необычного они не таили. Четыре мертвеца за неделю — больше, чем обычно по моему району, но не чрезмерно. Один висельник, потом эта… как ее… старуха, в общем, на окраине зарезали, ну и эти двое красавцев — женщина и бродяга. Связь?
Сидя в ресторации, я развивал свою теорию перед Максом постепенно и осторожно — точно выстраивал из карт какое-то сложное сооружение, каждый этаж которого был тяжелее и основательнее предыдущего. Но, в сущности, за моими рассуждениями было не больше фактов, чем за теми же картами, одно дуновение ветра — и они посыплются наземь. К чему я вел тогда? Пытался поддеть Макса, шутки ради бросить ему фальшивый след, чтобы посмотреть, как он, засидевшийся на своей необъятной заднице, станет суетиться? Или же просто упражнение изнывающего от безделья мозга?
Конечно же, ни в какой полицай-президиум завтра я не пойду. Не из-за нелепых опасений Макса — это все его навязчивые мысли — просто неохота в таком возрасте служить шутом для кабинетных писак. «Что вы говорите, господин Обер-тоттмейстер второй категории, по городу ходит убийца, в совершенстве знающий работу вашего Ордена? Как, может, даже сам тоттмейстер? Восхитительно!»
Я стиснул зубы так, что кольнуло в висках. Нет, ходить бессмысленно. А то и в самом деле поползут слухи, что Курт Корф потихоньку выживает из ума. Дело для тоттмейстера привычное, кто с мертвецами всю жизнь водится, в своем уме не помрет, любому известно… Помнится, третьего года вышел забавнейший роман, скорее, даже памфлет. За тысячей намеков и домыслов, чернящих императора, членов императорской семьи и известных сановников, нашлось место и скромным слугам Ордена. Автор, в частности, утверждал, что всякий тоттмейстер, достигнув среднего возраста, делается безумен — то кровь мертвых, которую он поглощает всю жизнь, ударяет ему в голову. Он кидается на людей, говорит с мертвыми, ночами бродит по болотам… В последние свои дни тоттмейстер окончательно утрачивает человеческий облик, и его, воющего как дикий зверь, члены Ордена милостиво утаскивают в катакомбы под городом, где он проживает оставшиеся часы, грызя в бессильной злобе камень и бросаясь на людей.
