Но подобная незадача не смущала моего друга. Он подсмеивался над собой и драл сам себя за ухо: ах ты старый ротозей!
Убить зайца было для Василия Ивановича великим торжеством. Но если заяц и уходил в добром здоровье, то Брусков и тут был доволен: «С каким белячугой повидался, покланялся!»
Рассказов и описаний этого чуда потом хватало, по крайней мере, на месяц: как охотник услышал залив Трубача, как этот голос переливался, как силен был лай — чуть ли не все сосны и ели дрожали от этой силы; как Василий Иванович угадал, где побежит зверь: как заяц — белый, что твоя лебедь! — замелькал в кустах… Подробно описывался и выстрел: как дрожали руки, как приложился — целил, целил… Бац! — а он бежит… Из второго бац! — а он в кустах… Летел зверь, что самолет! Поди попади! А тут еще ему на счастье дед-ротозей, какому и подавно не попасть!
Если ни убить зайца, ни поглядеть на него не доводилось, Брусков не расстраивался: ни жадности, ни зависти он не знал.
Дороже всего было то, что ведь это его Трубач гонит отлично, из-под его Трубача взят гляди-кась какой красавец беляк!
Недальний выстрел Брусков слышал и торопился «приспеть» к чужой удаче, порадоваться ей.
— Проздравляю с победой! Зверя повалить, что сто рублей найтить! — говорил он, торжествуя, как будто сам он нашел не его рублей, а подлинное золотое счастье.
III. Лисицы
Любил Брусков рассказывать про свою охоту на лисиц. Вот как он говорил:
— У нашей деревни поля сильно велики. И ходят там по зиме лисы, мыша ловят — больше, где стога да соломы ометы.
А лесочки наши не особо большие — всё по оврагам, по вершинам да отвершкам — дуб, березка, осинка, ну и орешник. Орехов годом родится — страсть! По этим верхам да буеракам, известное дело, лисицам — житуха. Изделают норь в самой-то непролази, в орешнике — так и черт не сыщет! В феврале месяце у них, у лисиц-то, гульба-свадебки. Тут они почем зря по полям шляются. Пробежит одна, надо быть сука, а за ней тем следом, гляди-кась, кобели шпарят.
Вот, взял я утречком ружье, покатил на лыжах в поля. А снег-то вьюги-метели передули, уложили, чисто тебе мостовую намостили. Лыжи тебя так и несут, так и мчат!
Я, конешное дело, не вылазил на чистоту, на голое поле, прокрадался вдоль лесу, вдоль опушечки, за кустовьем мастеровался. Глядь — по полю, чуть видно, далече, лисица сыплет! Ближе да ближе, к отвершку жмет. И забегала тута, закрутилась кругами. Ах, стерьва, думаю, мышкует! Гляжу: прыг — да лапами, лапами снег роет… Ага, смотрю, поймала! Опять припустила вдоль оврага, опять зашнырила чего-то туды-сюды меж кустами, нюхала, вертела, да и присела на корточки — хвост распустила, малую нужду справляет. Сука! Стой, думаю, дело будет! А она покрутилась еще да и вильнула в овраг.
