Все время он вспоминал «машину» Ивана Яковлевича.
— И неужели тебе, Иван Яковлевич, машины своей не жалко?
— Руки будут — заработают.
На повороте дороги, у села, они увидели несколько всадников. Иван сразу узнал военную посадку. Влево — озеро, вправо — площадь. Куда поскачешь?
В то же время по Макарову Яру скакал в бричке крутолобый Кирилл Рыбалка и кричал:
— Драгуны! Утекайте, ребята!
Александр прятал ружье и патроны, когда прибежала Харитина Григорьевна. Он выскочил на улицу. Были сумерки. Поперек улицы стояли спешенные драгуны с винтовками. Александр перепрыгнул через плетень и огородами выбежал в поле. Несколько выстрелов раздалось ему вслед. Сумерки сгущались. Он пошел вброд. Донец течет быстро, часто меняя фарватер. Там, где две недели тому назад был брод, теперь омут. Пархоменко плавал хорошо, но от бега и бессонных ночей вдруг нахлынула усталость, ноги свело судорогой, и он едва не потонул.
Его отнесло далеко. Он вылез на берег и добрался до мельницы урядника Деркуна. Урядник этот был женат на дочери шинкаря — еврейке, славящейся на весь уезд красотой, добродетельной жизнью и острым языком. Александр, мокрый, дрожащий и голодный, стоял возле плотины. Утка вперевалку вела к мельнице утят. Пегий теленок жевал какую-то тряпку. «Хозяина нет дома, раз теленок жует тряпку и мельница молчит, — рассуждал про себя Пархоменко. — Хозяйка — баба смелая, раз вышла по любви за казака, а раз смелая, значит добрая».
— Хозяйка, — оказал он высокой и черноглазой женщине, сидевшей у окна, заставленного цветами. — Хозяйка, за мной гонятся драгуны. Я Пархоменко, начальник боевой дружины из Макарова Яра.
— А где ж твоя боевая дружина? — смеясь, спросила хозяйка.
— Схватили.
— А ты хорошо умеешь плавать в сапогах и одежде? Донец переплыл. Сильный. Может быть, убьешь меня? Я ведь одна во всей мельнице.
— Не боевое это дело — бить женщин, — сказал Пархоменко.
— А я знаю, кого ты бьешь. Это ты осенью стоял на крыше возле синагоги, когда шел погром?
— Не было тогда меня в городе, — оказал Пархоменко, — я был в отъезде.
— Это ты стоял. Мне все известно, Александр Яковлевич. А ты что, боишься, что я тебя уряднику выдам?
— Нет. Урядника я люблю. Но у него своя служба, а у меня своя.
— Какая же у тебя служба, хозяйка?
— А так, кое-какие думы про себя беречь.
Она вышла, вынесла крынку молока, каравай хлеба и вареную курицу. Посмеиваясь, она провела Александра на сеновал и сказала:
— Будешь здесь спать, пока им не надоест тебя искать. Только не кури. Я с детства пожарами напугана. Курить будешь, когда с мельницы все уедут.
