— Порядка у нас, верно, нет. Это еще Алексей Толстой сказал.
— Кто?
— Поэт, граф Алексей Толстой.
— Вот видите! Какой же это порядок! У вас графы — поэты. Граф должен заниматься хозяйством, своими мужиками, а не поэзией. Начинают писать стихи, а мужики тем временем усадьбы у них жгут.
— В кнуты? — с хохотом сказал Быков. — А в кнуты их?
— В трехлинейные винтовки, — сказал Штрауб и посмотрел на кадета так серьезно, что у того похолодело под ложечкой. — Всем нам нужно написать начальству и попросить оружия. А то что же это? Во всей усадьбе одно дробовое ружье! Винтовки нам нужны, винтовки! Такое время, что без винтовки в руках — конец.
— Конец? — сказал кадет и добавил с хохотом: — Ну? Живу я здесь без винтовки и без кадетского корпуса, и вижу, что до конца мне все-таки далеко. Ха-ха!
Девушки на купанье не пришли. Друзья выпили вино, пустили закупоренные пустые бутылки по теченью и начали бросать в них камнями. Бутылки уплыли. Друзья полежали на траве, рассказали два-три неприличных анекдота, искупались, опять полежали, а затем, взглянув на солнце, подумали, что пора, пожалуй, и кушать.
Они шли через село. Низенькие хаты, крытые прелой соломой, запах навоза, теснота, грязь. Сильные, сытые, во всю свою жизнь ни разу не испытавшие голода, молодые баричи чувствовали себя, особенно после купанья и выпитого вина, хорошо и весело. Они не замечали ни вонючих хат, ни тесноты, ни грязи, ни даже озлобленных взглядов крестьян.
На площади, возле церкви, совсем уже неподалеку от усадьбы, несколько парней и девушек о чем-то оживленно говорили. Подталкиваемые вином, молодые люди направились к ним. Посредине группы стоял высокий, на голову выше всех, парень в черной рубашке с широким кожаным поясом. Увидав барчат, девушки отошли в ограду церкви, а парни встали так, что прикрывали собой высокого в кожаном ремне.
— Пархоменко! — сказал, побледнев, Штрауб.
— Кто?
— Агитатор… демонстрация… помнишь, вел?.. — бросил Геннадию студент, подходя вплотную к парням. — Надо его за шиворот…
Парни взяли друг друга под руки.
— Пропустите! — сказал Штрауб повелительно.
Пархоменко, улыбаясь через головы парней, сказал:
— Да ведь вам, господин студент, до моего шиворота не достать! А если и достанете, не дамся.
— Зачем сюда из Луганска? Кто послал? Зачем?
— А ну, раздвинься! — сказал парням Пархоменко.
Парни отошли. Пархоменко стоял неподвижно, заложив пальцы сильных и крепких рук за пояс. Лицо у него было спокойное, и, должно быть, он думал о чем-то важном, и то, что он, стоя перед Штраубом, думает о своем, важном, страшно раздражало.
