Девушка вошла в комнату подруги с кислым, недовольным выражением, так портившим ее неправильное лицо, привлекательное лишь своей подвижностью, свежестью, веселыми голубыми глазами да пышными белокурыми волосами, красиво обрамлявшими его.
— Представь себе, какое безобразие! — чуть не плача, начала она. — Вот в это новое белое платье, которое мне сшили всего каких-нибудь три месяца назад, я в него уже больше не влезаю. Те-есно! Дохнуть не могу! Стянулась, что сил было, даже в висках стучит, а какой толк? Тумба тумбой! Да ведь коли дело дальше так пойдет, я через год в наши подъездные ворота не пролезу, пропихивать придется. Это ужасно!
Искренне опечаленная, но бессознательно забавная в своем горе, толстушка показала на свою действительно порядком округлившуюся фигуру.
— Скажи, очень безобразно? Правда? — допрашивала она Галю.
— Да нисколько. Фигура как фигура, полненькая, так что ж? По-моему, это даже очень мило и идет тебе. Я, по крайней мере, никак не могу вообразить тебя худенькой. Ты бы от этого только потеряла. Ты нравишься мне именно такой, какова есть, — утешала ее подруга.
— Так это тебе, — запротестовала та, — ты ведь всегда и во всем видишь одно хорошее, тебя послушать, так я чуть не красавица.
— Красавица не красавица, а премиленькая, только, извини меня, конечно, не с таким надутым выражением, как сейчас, а с тем, другим, — прелесть!
— Очаровательная! — иронически протянула Надя, видно, в самых мрачных красках глядевшая в этот день на мир Божий. — Прелесть! Лицо как блин, нос картошкой, глаза еще туда-сюда, но как у рака на лоб вылезли, фигура — что твоя мостильная трамбовка, волосы…
Надя запнулась, ища сравнения, но вся несвойственная ей наносная злость уже выдохлась в этом потоке насмешливых слов в адрес собственной наружности, и обычные добродушие и веселость вынырнули из-под вороха нагроможденных слов.
— Галочка, скажи, ведь я все-таки ничего себе? А? Могу понравиться? Да? Ну, отвечай же, говори скорее!.. — с прояснившимся уже, всегдашним, милым, привлекательным выражением лица тормошила она подругу. — Ой, но как же давит! — снова на мгновение поморщилась Надя, неудачным движением возвращенная к больному вопросу.
— Однако, знаешь, и настроеньице у нас сегодня в доме! — через секунду принялась болтать она. — То есть, что ни на есть самое антипасхальное. Видела маму? А Лелю? Точно тучи: мама — грозовая, а Лелька — дождевая, вот-вот закапает. Да она уже и пробовала сегодня реветь со злости. Обратила внимание?
