И вдруг слегка увлажненные уже глаза девушки разгораются, как звезды… На площадке одного из вагонов вырисовывается крупная мужская фигура. Пусть она стоит спиной к Гале, пусть она не видит ни единой черты, ни даже самого контура лица, ей достаточно одного движения, одного шага, чтобы узнать слишком памятного, дорогого человека.
— Дядя Миша! — непроизвольно вырывается радостное восклицание из груди девушки.
Ей все равно, прилично это или нет, да, впрочем, ведь вокруг и нет никого. Она не может осилить своей громадной радости.
Фигура уже спустилась на платформу и быстро поворачивается на звук раздавшегося голоса. При виде сияющей, взволнованной тоненькой фигурки в ярко пунцовом платье, бегущей ему навстречу, все лицо господина озаряется хорошей светлой улыбкой; лучистые глаза мягко теплятся.
А приутихшие на мгновение, словно передохнувшие колокола снова запели свой ликующий гимн…
— Христос Воскресе, дядя Миша! — уже прямо перед приезжим раздается взволнованный, звенящий радостью девичий голосок.
— Воистину Воскресе, Галочка! — отвечает Таларов, христосуясь с девушкой.
— Поздравляю вас, дядя Миша, со Светлым праздником, желаю всего светлого, хорошего-хорошего, — звенят дальше прочувствованные слова.
— Спасибо, детка, и тебе тоже всего-всего благого, что только доступно на земле, — тепло звучит в ответ. — Твое же пожелание уже исполняется: не успел я выгрузиться из вагона, как вдруг мне сразу преподносят такой неожиданный, радостный сюрприз — вот это самое славненькое красное яичко. Ведь знаешь, говорят, особенно дорого оно в Светлое Христово воскресенье. Спасибо тебе, моя крошка, спасибо, родная, что встретила, а то трясся бы я до Василькова один под звуки великого радостного благовеста, и, чего доброго, еще взгрустнулось бы мне, грешнику, под его святую песню.
В звуке его мягкого голоса прорвалась тоскливая, тщетно подавляемая нотка, сейчас же уловленная и отраженная чутким сердцем девушки.
— А вы знаете, почему так вышло, что одна я встретила вас? — торопливо начала объяснять Галя, предполагая, что отсутствие на станции всех Таларовых обидело и причинило боль Михаилу Николаевичу. — Ведь и вчера, и третьего дня Марья Петровна сама ездила вас встречать, собиралась и сегодня. Надя тоже непременно хотела, и Леля, — потупляя глаза, плетет ради его утешения Галя. — Но потом стали толковать и обсуждать и решили, что вы ни в каком случае не приедете сегодня, что вас кто-нибудь задержал и в канун праздника ни за что не выпустит. Тогда они поехали в церковь, а я рано справилась, была совершенно свободна, ну, думаю, попробую, авось, на мое счастье… И как раз — есть! И они все… Надя будет так рада, — поспешно поправилась Галя.
