Он ничего не сказал.
Он затосковал.
Он задумался.
Если этот долговязый пенек так же сильно привязан к своей земле, как я к моей старой Бирке, то он никогда не уедет из этих лесов. Скорее он отпустит жену на все четыре стороны.
— Больше мне нельзя оставаться никак, — сказал сапожник.
— Садись в машину! — сказал Виклунд. — Спасибо за кофе и за общество!
— Так завтра утром, не забудь! — крикнул сапожник Петтерсону. — Рано утром!
Тот помахал ему рукой.
Когда машина уехала, Петтерсон сказал:
— Я понимаю, деревенским лаптям достаётся. Но могли бы помолчать о своих утопленниках. В сущности, это — страшно… А они шутят. Нашли забаву.
— Они не шутят, — сказала Анита. — Они иногда шутят, чтобы скрыть серьезность, с какой относятся к случаю. И вспоминают его постоянно, чтобы не забыть:.. По таким случаям в деревне ведут отсчет времени… Ты, например, помнишь только сам случай, а они все, что случилось до него, одновременно с ним и после… Ты теперь для них — тоже особый случай. Они будут вспоминать тебя каждое лето. Ты и памятник старины — теперь для них одно и то же. Они не забудут, ни как ты был одет, ни какая у тебя была походка, ни как ты говорил и что сказал тогда-то и тогда-то. В их памяти все отпечатывается накрепко — не так, как в нашей. Они ничего не забывают… И они никогда не заговорят теперь об Ингве Фрее, чтобы не вспомнить при этом и о тебе. Ну, и наоборот — тоже.
— Ты так считаешь?
— Я знаю..
— Тогда надо бы вести себя осторожнее. Я, кажется, тоже не забуду Выселок.
— Ты забудешь, — сказала Анита. — Забудешь. Ты быстрый, много ездишь, перемещаешься, меняешься… А они, раз и навсегда, — одни.
Петтерсон задумался.
— А плесни-ка мне еще немного в чашку, — вдруг весело сказал он. — И объясни покороче, что такое фуганок?
Точно в шесть утра в среду сапожник разбудил Петтерсона. Он принес с собой термос с кофе и булочки, и они позавтракали в лодке.
Ночью моросил дождь, и день занимался пасмурный. Облака плыли низко над самыми верхушками деревьев. Ветер дул с севера. Из лесу поднимался туман.
В воздухе чувствовалась сырость. Всюду пахло торфом, тиной, мокрой древесиной и корой.
Изменились и краски местности. Озеро стало белым, а лес почти черным. Прежде сухое бесцветное шоссе стало отливать тонами темной охры, а в придорожных кюветах засветились лютики.
Но, несмотря ни на что, погода была приятная.
На ногах у сапожника были резиновые сапоги, а поверх своего рабочего комбинезона он надел старый пиджак. Он был небрит и весел.
