Религиозный реформаторский ренессанс философии Серебряного века затронул поначалу лишь узкий, тонкий слой мыслителей и литераторов (впоследствии названных декадентами), и религиозные ценности были присоединены к числу интеллигентских уже в советское время, когда Церковь оказалась в загоне и свобода совести заняла особое место в пантеоне ценностей ищущих выхода из мировоззренческого тупика советских интеллигентов.
Но для того чтобы русская интеллигенция превратилась в советскую, было необходимо, чтобы проповедь свободы, справедливости и народолюбия воплотилась в жизнь. Или – попыталась воплотиться. Но похож ли советский интеллигент на российского, дореволюционного? И да и нет, как две версии одного и того же способа отношения к действительности, разнесенные во времени. Ибо советский интеллигент, скажем, образца «оттепели» и застойного периода, был просвещенный, мыслящий профессионал, неудовлетворенный собой и жизнью, но благодаря выплачиваемой ему государством зарплате (которую в застойные времена презрительно именовали «пособием по безработице») обладал досугом, достаточным для того, чтобы свое чувство неудовлетворенности воплощать в разговоры о необходимости просвещения, свободы и справедливости для «опять обманутого народа».
Обозначенная временнбя координата – вновь 60-е годы, но уже ХХ столетия, хрущевская «оттепель» и т. п. – неслучайна. Ибо до этого времени ни политический режим, ни уровень самосознания людей интеллигентских профессий не допускали массового существования людей с интеллигентской избыточностью – проповедь свободы и справедливости была, с одной стороны, запрещена, с другой – невозможна, так как в обществе еще не созрела уверенность в том, что осуществленное после революции не есть то самое, о чем русские интеллигенты классического образца мечтали в ХIХ веке.
И то состояние растерянности, полной дезориентации, в котором оказалась российская интеллигенция после революции (и до «оттепели»), во многом совпадает с растерянностью и дезориентацией постсоветской интеллигенции сегодня. Вторая попытка воплотить идеи интеллигентской избыточности опять привела к удивительно похожему результату – интеллигенция оказалась ненужной. Общество недвусмысленно дает понять это, не считая возможным и необходимым для себя поддерживать не просто профессионалов и интеллектуалов, прагматическая необходимость в которых самоочевидна, а тех, для кого главное в утверждении ценности справедливости и свободы для народа, который, получив (со всеми возможными оговорками) свободу, кажется, уже не нуждается в проповеди того, что пусть криво и плохо, но все же воплотилось.
