Володя лежал неподвижно и что-то неразборчиво так бормотал. Вдруг как вскрикнет:
— Печку… Уберите же печку!.. Идет красная… Зубы-то, зубы какие!.. Скалит… Вон горбушек сколько… A скальпа нет… содрали… Кожаный чулок… — и опять стих, тихо-тихо лежит.
— Иди, ложись, Муся, еще рано, спать надо, всего пять часов, — уговаривала мамочка, но я спать ни за что не хотела.
— Ну, так ступай живо оденься, так нельзя, еще и ты простудишься. Иди скорей.
Я на скорую руку привела себя в порядок и была уже готова, когда раздался осторожный звонок: пришел доктор.
Я непременно хотела войти вместе с ним в Володину комнату, но мамочка мне этого ни за что не позволила. Что доктор говорил — не знаю, слышала только, как он, уходя, повторял в прихожей, что если Володя станет откидывать голову, это плохо, и тогда надо сейчас же послать за ним.
Мамочка была бледная, как смерть, я боялась, что она вот-вот упадет. Подумайте, ведь сколько ночей не спать и так страшно беспокоиться!
— Иди, Наташа, подбодрись чаем, да и Мусю напои, уж в гимназию ей нечего сегодня идти.
— Ты думаешь? A не лучше для нее…
Но я и договорить не дала.
— Как? В такую минуту меня отправить! Ни за что! Я тоже хочу помогать за Володей ухаживать.
Мамочка ничего не сказала, только на одну минуту подняла на меня глаза… Она никогда не поминает старого зла, никогда не пилит, и теперь ничего не сказала, но я почувствовала, что она подумала. Я не могла этого выдержать.
— Мамуся, дорогая, неужели ты думаешь, что я опять… Мне так больно, так стыдно, я уж так много плакала…
Но мамочка мне и договорить не дала.
— Верю, деточка, верю. Вместе будем за мальчуганом нашим смотреть, авось Бог даст… — у нее что-то как будто оборвалось в горле.
И мы с мамусей действительно весь день вместе возились около Володи, мамочка клала при помощи Глаши компрессы, меняла лед, я приносила питье, пои ла его, даже раза два подавала лекарства. Володя лежал то так тихо, не шевелясь, что мамочка несколько раз прислушивалась, дышит ли он еще, то вдруг метался, пробовал вскакивать, ударил раз мамочку, толкнул и меня опять, так что я весь морс себе на платье вылила. Пусть толкается, пусть что хочет делает, лишь бы поправился, лишь бы жив остался.
— Уберите… уберите эти рожи!.. Зачем гвозди… в голову… и снегом засыпают… Холодно… сколько снегу… сыплют… Меня санями! — вдруг закричал он.
Еще мгновение — и он выскочил бы из постели.
— Наташа, не лучше ли Мусю увести? — начал папа, но мама, думая, что я не услышу, тихо так ответила:
