— Не очень, — сказала Тоня. — Я вчера вечером заходила — на ногах держался.
— Пьет, — сказала Вера Васильевна, — а я тут неизвестно сколько пробуду.
И они опять помолчали. Потом санитарка явилась к кому-то с судном, и Тоня сказала, вставая:
— Вот апельсинки тебе. Поправляйся. И не переживай, а то дольше будешь болеть.
— Спасибо, — Вера Васильевна потянула ее за руку, чтобы та наклонилась. — А в ящике ничего не было, когда приходила?
— Вроде нет. Но я особенно не смотрела.
— Ты попроси в четвертой квартире ключик, от них подходит.
— Я сначала своим попробую, — сказала Тоня. — Они почти Все одинаковые.
— И тогда сразу принеси. Или передай через сестру, если не пустят. Только не читай.
Вечером сестра принесла банку венгерского компота — от Виктора Степановича, ему, конечно, за апельсинами стоять некогда, а то выпить не успеет. Хорошо еще, что записку написал: «Дома все в порядке. Выздоравливай».
«Значит, никаких писем не было, — подумала Вера Васильевна, — а то бы он сюда пьяный со скандалами пришел. Хорошо».
А что — хорошо? Что писем не было? Разве не отдала бы она сейчас все на свете за одну строчку от Антона? Да что там за строчку — за два слова: «Я есть!» И больше ничего не надо. Ради этого она и буйство Виктора Степановича бы выдержала. Разве мало она от него уже вытерпела? Правда, ревновать ее к кому-нибудь не приходилось — никакого повода не было. Да и вообще он тихий, даже не скажешь, что столько отсидел. Но муки с ним тоже немало, когда напьется, — сиди и слушай, как он всех честит. В последнее время, правда, уже не так много говорит — засыпает быстро. Конечно, здоровье уже не то, если шестой десяток. Но она бы все вытерпела ради этого письма. К тому же скандалить ему тут не дадут, сразу все сбегутся.
Может быть, это даже было бы хорошо, если бы он узнал про Антона, пока она в больнице. Помучился бы, пока ее нет, побушевал — и ей бы нервы не мотал. А потом бы она вышла, и они обо всем тихо договорились. Ничего ей от него не нужно — ни вещей, ни денег, пусть все, что есть на сберкнижке, ему останется — только отпусти.
Вечером Вера Васильевна много плакала, и сестра заставила ее выпить на ночь столовую ложку валерьянки.
Утром она никак не могла проснуться, проспала процедуры, завтрак и даже обход. Сквозь сон она слышала, как сестра тормошила ее и говорила что-то: не то «к вам пришли», не то «вам принесли». Было похоже на то, как самолет идет на посадку в облачную погоду — за бортом серо, ничего не видно, но угадывается, что наверху осталось солнце, потом вдруг сквозь легкую несущуюся дымку станет видна земля, и опять все в тумане, а самолет куда-то поворачивает, задрав крыло, словно раздумал садиться.
