— Что же дальше? — металась она в тоске, кутая больного мужа и прижимая маленького сына к груди.
Каждое утро она по привычке являлась в просторный двор колхозного правления и, одинокая, бродила по пустым амбарам, прислушиваясь к звенящей тишине брошенного села.
«Л где же Серко? Где же старая лошадь? А впрочем, кому она, старая, нужна?» — подумала Мадинат.
И в один дождливый день пришел Серко в село. В большом горе никто не вспомнил о старой лошади, которая с ранней весны и до первых холодов пасется на выгоне. Долгая трудовая жизнь дала ей это право.
Наступила осень, расползлась слякоть по дорогам, и заскучала старая лошадь по человеческому голосу.
Медленно переставляя больные ноги, она спустилась в холма в ложбину и, лениво пощипывая вкусные травы, дотащилась до реки.
В немом недоумении она долго стояла у берега реки — брод был глубок — и, наконец, омочив висячий, весь в колючках дутый живот в холодной осенней воде, благополучно выбралась на прямую дорогу, ведущую в село. За околицей, у колхозных сараев, она остановилась: куснула мокрую соломинку с крыши, обнюхала брошенную зерночистилку. Моргая белесыми мутными глазами, она оглядела ворота и вошла во двор правления колхоза.
Все было ей здесь знакомо, но все было не так, как раньше, хотя и сараи, и дом были на старом месте.
Вот кузница, где ковали лошадей, но куда ее уже давно не водили. Вот длинный низкий коридор, где в перерывах от работы отдыхали кузнецы, подавая ей кусок хлеба. Вот широкий амбар, где хранился ячмень и куда не было доступа другим лошадям, а ее пускали из почтения к ее старости, и ребята кормили ее с ладошек вкусным янтарным зерном…
Серко, влекомый воспоминаниями, подошел к амбару и остановился. Двери амбара были настежь раскрыты, а на полу зеркально сверкала коричневая лужа, и с пробитой крыши со звоном падали капли дождя.
Серко огляделся кругом и, не выдержав сиротливого одиночества, пошел вон со двора, ища людей, их теплого участия… Мадинат встретила старую лошадь у своих ворот и торопливо подошла к ней.
Серко шумно дохнул и черной обвислой губой прильнул к ее плечу.
— Тоскливо, Серко, тоскливо и тебе. Ну, пойдем во двор, — сказала Мадинат и потянула старую лошадь за гриву. И в это время раздался хохот. Она оглянулась и увидела группу фашистских солдат. Они громко гоготали, указывая на старую лошадь, на ее обвислый живот. Мадинат торопливо загнала лошадь во двор, но пьяная ватага солдат последовала за нею.
