Шанс, в котором нет правил [черновик] | страница 19

— То, что живете вы недолго, по крайней мере, у нас, — сказала она. — И умираете плохо. И меня это никак не радует.

— А, — Эней взял и себе апельсин. Они лежали пирамидкой, как пушечные ядра. Как раз того сорта, который он любил — с толстой и мягкой коркой, очень сладкой мякотью, которая разваливается на дольки словно сама по себе под весом собственной сладости. — Я испугался, что от меня ждут какого-то предельного ханжества.

— А от тебя можно его ждать?

— Не в этом вопросе.

— А в каком?

— Основные проблемы, — Эней разломил апельсин, — у людей нашей профессии возникают все-таки с шестой заповедью. А не с седьмой.

Ванда расхохоталась и сползла на сиденье. Эней сообразил, что по привычке пронумеровал заповеди согласно восточной, а не западной традиции. Привычка была полезная. Православие не запрещено.

— С пятой, — поправился он. — А то я смотрю, ты уже вообразила себе…

Ванда закивала с полным ртом и повернула к нему разломанный апельсин. Маленькие дольки теснились между большими, вызывая совершенно определенные ассоциации.

— Ты же, — сказала она, когда проглотила, — в каком-то смысле предоставляешь эскорт-услуги.

— В том числе. Время от времени — с летальным исходом.

Ванда сделалась серьезной.

— Ты швейцарец? — спросила она.

— Да что ты. Я русский.

Она запустила в него апельсином. Пришлось ловить. Вместе с ассоциациями.

Как удачно все-таки сложилось. Можно и дальше держаться в рамках исландской правдивости. Можно сказать:

— Ты же понимаешь, даже если это правда — я все равно отвечу «нет».

А это было настолько близко к правде, насколько вообще могло. Год назад его вербовали в швейцарскую гвардию. Их всех троих вербовали. И если бы у Энея не было «Луны», если бы он был просто отставным боевиком ОАФ, разошедшимся с руководством по земельному вопросу, он бы, вполне возможно, и согласился. Святой Престол — начальство уж точно не хуже прежнего, а умереть своей смертью ему не светит при любом раскладе.

А потом можно увернуться от летящих апельсинов (уже без ассоциаций), атаковать батарею противника и закончить бой под ёлкой — самым бесславным образом. Любовь с проецирующим эмпатом имеет свои теневые стороны: приходится делить не только экстаз, но и приступы заразительного хохота, который разобрал партнера при виде твоей хвостовой части в стеклянном шарике. Можно перенести боевые действия в «двуспальную» ванну и взять на воде реванш за все, что было проиграно на суше. Можно после этого нечаянно заснуть на предательски мягком губчатом подголовнике, в воде, которая чувствуется как невесомость, а не как жидкость, потому что автоматика поддерживает температуру тела. Проснуться от того, что воду спустили, вытереться махровым полотенцем, изображая недовольное ворчание и перебраться в постель, где среди сиреневых шелков, сиренево пахнущих сиреневой же лавандой, доказывать Ванде, что проступившие на боках негармонично красные и отчасти фиолетовые «стальные хризантемы» просто так страшно выглядят, но уже совершенно не болят; доказывать, пока ее вздохи не перейдут в стоны и вскрики — и потом вместе соскользнуть в сумрак, в дремоту, не расплетая рук и ног, не разжимая объятий, целуя то ее грудь, то шрам совсем рядом.