— Я думаю, эти вещи напоминают вам о старом Элфреде Драммонде, — сказала она, получив в ответ сияющую улыбку Ангеса.
— Конечно, здесь сейчас гораздо больше книг, чем раньше предполагалось. В этой библиотеке собраны книги шести поколений. У нас до последнего времени была своя переплетная мастерская, пока несколько лет назад не умер последний мастер-переплетчик.
— А кто-нибудь еще обслуживает вас?
— Обо мне заботятся служанка и кухарка. Ну и, конечно же, садовник с бригадой ремонтников, обслуживающих дороги, сооружения на пристани и аэродром.
Остановившись у камина в центре комнаты, Лиз начала внимательно рассматривать висевшую над кожухом камина картину, изображавшую морское сражение и пылающее зарево от подожженных кораблей.
— Это Тернер? — она не верила своим глазам.
— Да. И, как мне сказали, одна из самых его лучших работ. Мой отец купил эту картину в Лондоне в 1889 году. У меня где-то сохранился чек на эту картину, она стоила, если мне не изменяет память, сотню фунтов.
— Тернер всегда был одним из самых моих любимых живописцев — призналась Лиз.
— Возможно, вы понимаете в искусстве больше, чем я. Пока я рос, перед моими глазами все время были эти шедевры, и я думаю, я просто привык к ним. Хотя, когда я был мальчиком, перед этой картиной я мечтал о морских сражениях. Думаю, именно по этой причине сразу после окончания Принстонского университета в 1917 году я отправился служить на флот.
Лиз начала быстро считать в уме.
— Вы закончили Принстон в тысяча девятьсот каком году?
— Всю жизнь я получал прекрасное образование, и я всегда был, так сказать, на голову выше своих одноклассников.
— Вы участвовали в первой мировой войне?
— Я тогда служил на сторожевом корабле на Северном море. Самым большим разочарованием для меня было то, что я не попал туда годом раньше, когда произошла битва при Джатленде. Я даже ни разу не был под обстрелом.
Бабушка и дед Лиз давно умерли, и она не упустила возможность узнать из первых уст о событиях прошлого, которые для нее были далекой историей.
— А что вы делали после войны? — спросила Лиз.
— Подобно многим обеспеченным молодым людям моего возраста я много путешествовал, прожил три года в Европе — Париже, Риме, Флоренции, Будапеште, Праге, Варшаве, Вене, Дрездене и Берлине.
Указав ей на одно из двух плетеных кресел, Ангес сел напротив Лиз.
— Чем вы занимались после того, как закончили свою учебу?
— Я поступил в Юридическую школу при Дьюкском университете, закончив которую, так ни разу и не практиковал. Мой отец считал, что знание законодательного права может пригодиться в таком деле, как управление недвижимостью. Отчасти он был прав. В то лето, когда я окончил школу, умер мой отец, и с тех пор, не считая долгого времени, проведенного в Нью-Йорке, Лондоне и; конечно, на континенте, я живу здесь. Когда разразилась вторая мировая война, я перестал ездить за границу, да и охота бывать там в послевоенный период у меня совершенно пропала. — Положив ногу на ногу, он сидел и вздыхал: — Сейчас это уже погибший мир, но в моей памяти жива та Европа, какой я знал ее раньше. — Отпивая маленькими глотками мартини, Ангес задумчиво глядел на огонь. — Я рыдал, когда узнал, что Дрезденскую галерею разбомбили.
