Голое поле | страница 39
Помнишь ты, как давно, когда мы были ребятами, брат Женя уверял нас, что по ночам, в кухне, садится он на табурет, берет большой чайник в дорогу, чтобы было что испить по пути, и улетает на табурете путешествовать по звездному небу.
Помнишь, он рассказывал, как встречали его звезды, где живут ангелы. Есть скорбные ангелы и свернуты их темные, как печаль, крылья, и скорбно смотрят они ночью вниз на землю. Есть веселые ангелы. Они поют вечером, и их пением звучит земля... Помнишь, брат Женя уверял, что ангелы, как и ты, разучивают экзерсисы на пианино и что есть у них, как у нашей бабушки, клетки со старыми ворчливыми добряками попугаями...
Ты спишь? Я пришел тебе рассказать странные сказки о рассыпанных на земле звездах, сказки о людях, у которых души горят, точно звезды.
Облака.
Отлив...
Седые стада пены обгладили песок желтоватыми, влажными зеркалами и ушли далеко в море. Вдоль всего берега раскинулась на песке зеркальная дорога.
Стою я у берега и видны мне во влажных зеркалах, у ног, отражения белых, медленно идущих в небе облаков.
Пронизанные светом они клубят золотистые дымы. Скоро будет заходить солнце, и небо посветлело и, предвечернее, голубеет чисто и тихо.
Во влажных зеркалах клубят облака медлительные клубы жемчуга. Проносят пушистые шапки снеговых гор. Караваны белых верблюдов движутся, сквозя синевой меж белых горбов. Плывут тихие башни. Подняв щиты, идут белые рыцарские дружины.
Уходят - находят облака...
 |
Может быть, вижу я на влажном песке рыцарские тени крестоносцев, что проходят высоким вечереющим небом над Галлиполи и ищут стоянок рыцарских шатров, и ищут стойл, где ржали тяжелые кони и алтарей, где молились приоры.
Рыцари - облака, облака - рыцари...
Белые рыцари бывают теперь только в детских сказках. Нет больше рыцарей в мире. Почтенный мир носит теперь круглое желтое канотье и ковыряет зубочисткой в золотых пломбах. Почтенный мир, дымясь потным затылком, сотрясает огненные полы кафе лошадиным топотом фокстрота.
Старые шарманщики еще поют о поповском Христе, еще роются в проеденном червями Шекспире, еще затихают у страниц Гете. Старые шарманщики вертят ручку сиплой шарманки и тянут ржавый мотив, что есть будто бы Бог, правда и красота, что человечество - Сын Божий, несущий сияние божественного света, звездный крест.
Гораздо убедительнее старых шарманщиков рев пушек Канэ, Берты и многопудовый цилиндр 14-дюймовых орудий с дредноута. Есть кровь, и есть сила, и нечего долее тянуть заржавленный мотив.
