Николка обошел печь, вернулся к стене, повернулся к ней лицом и грозно выкрикнул:
— Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват…
А потом взял в руки отцовское ружье, которое до этого на свой страх и риск снял со стены. Протяжно вздохнула во сне столетняя бабка Анисья за стеной, в горенке, куда прятаться было нельзя.
Зайцы знали, что по одинке Николка изловит их быстрее быстрого, поэтому удирали от охотника всем скопом, а грозный, но слепой до конца игры человечек с ружьем то медленной поступью шагал за ними, то подбегал трусцой, то мчался во все лопатки, рискуя споткнуться во временной темноте, — и тогда визжал даже Васька.
Что-то особенно задорное было сегодня в этой вечной игре, такое, что Вячка тихонько сполз с полатей и, забившись в самое сердце зайчиков, молча, сопя от восторга, перебирал короткими ножками.
Николка дал мелочи пузатой порезвиться всласть, создал видимость того, что сегодня охотник устал, что маленькие зайки могут отбиться друг от друга и по одному сновать у него под носом. Ушастые попались на эту уловку.
Первым проскакал зайчик Вася и даже потанцевал, выворачивая ручки и ножки, на миг остановившись перед самым ружьем.
— Ба-бах! — загрохотал Николка, наставив на двоюродника ствол.
Потом пробежали так и не отставшие друг от друга Муська с Анюткой. Пробегая мимо Николки, они не выдержали и тоненько завизжали, лишь только охотник повел дулом ружья им вослед.
Про Вячку Николка не знал.
— Заяц на полатях зажарен! — крикнул Николка.
Вячка, давясь от смеха, тихой сапой крался перед самым его носом.
— Заяц на полатях…
Тут Николка сделал то, что собирался сделать всю игру, да вот до сих пор не собрался; то, что строго-настрого было ему запрещено; то, говоря о чем отец становился серьезным, а дед, принесший с войны давно уже похеренного детворой Георгия, почему-то бледнел.
Николка взвел и нажал курки. И мир, маленький мир его детства, раскололся на две половинки.
Николка лежал на сеновале трое суток. И только бабка Анисья, кыршая своими чудовищными башмаками, приносила ему какие-то куски. Приносила в тот час, когда она обычно спала. Складывала эти куски рядом со сжавшимся в комочек и уткнувшимся глазками в намертво сжатые кулачки охотником — и уходила прочь.
На четвертые сутки за мальчиком пришел дед, положил свою тяжелую руку ему на плечо, произнес ласково:
— Пойдем, давай, Николушко, в дом.
В доме Бахаревых о Вячке не заговорили больше ни разу. Дети росли. Родители работали в поле и в лесу. И грела самовар столетняя бабка Анисья.
