Пиво было теплым и мерзким.
Слева по борту несло потом.
— Давай-ка, отсоси разок, — раздалось оттуда.
Моль с удивлением повернула голову и увидела забавного толстячка, маленького, метр с кепкой, с улыбающимся лицом и в темных очках. Толстячок взял ее руку и положили себе на…
— Ты че это удумал, батя, — хмыкнула Моль.
— Отсоси, говорю, — промурлыкал толстячок.
Возникла пауза, которую толстячок прервал недовольным кряхтением.
— Эх, всему вас, молодых, учить надо, — все так же по-добренькому проворчал он и расстегнул джинсы.
Во сне Моль представила, как повела бы себя на ее месте Надька, и сначала захихикала, а потом заржала в полный голос.
— Ты чего, — просипел толстячок.
— Ма… ма…
— Че смиесси?
— Маленький какой у тебя…
Толстячок снял очки, и Моль увидела, что глаза под ними были абсолютно мертвыми.
— Сука, — процедил толстячок и неожиданно схватил Моль за горло левой рукой.
Моль сидела в деревенской избе и пила чай. Чашка была маленькая, треснутая, с аляповатым расплывшимся цветком. Блюдечко белое, отмытое словно специально к ее приходу. До этого она безо всякого аппетита запихала в себя тарелку супа. Чтобы не воняло, сухарями сверху засыпала.
Слева значилась лежанка. На ней сохли семечки. Много семечек. Семечки были, наверное, невкусными, пережаренными. На деснах от них вспухали какие-то невидимые заплатки и больно саднили.
Еще левее стоял диван. Жесткий старый диван, из которого «сыпался песок». Подлокотников у дивана не было. Вместо них — розовые валики. Если вытянуться на этом диване, то один из валиков неизбежно слетит на пол.
Между лежанкой и диваном ход в «ту комнату», как говорит Анна. В спальню то есть. Там шифоньер посередине. Стол-деревяшка у окна. Две кровати в разных углах и лаз в подполье. На шифоньере черно-белый телевизор «Рекорд». Ламповый, тяжелый. Зачем — хрен его знает. Назначение швейной машинки и двух утюгов разных исторических формаций тоже оставалось для Моли загадкой.
Зала — о, прихотливая фантазия плотников! — меньше спальни.
Справа от стола — телевизор. Старый, но хороший, японский. А вот антенна — говно. На экране помехи. И телеведущая кажется гостьей из будущего. Она говорит о кризисе. Говорит жизнеутверждающе и смотрит на бегущую строку. Гнида продажная.
Над телевизором — картина допотопных времен. Узловатый, жилистый старик смотрит из-под руки на Моль, то есть вдаль, стоя у сохи. На нем белая нательная рубаха и просторные домотканые штаны. Привет, старик. Домостроевский. Домостроевски-Достоевский.
