Новый мир, 2013 № 03 | страница 124



На фронт дядю Федю забрали не сразу: сначала его какое-то время с такими же, как он, обучали строевой подготовке. Обучение проходило во дворе школы номер два, и Юра, его сын, ходил смотреть, как его отец марширует, поворачивается налево и направо, ложится, приседает, бежит по кругу рысцой и т. п. Юра приходил к школе не один, а с соседскими ребятами, которые тоже любили смотреть на строевую подготовку, потому что и их отцы в ней участвовали, да и потом, где еще такое увидишь — разве что в кино, а в кино они могли ходить исключительно на детские сеансы, на которых про строевую подготовку не показывали.

Пока дядя Федя маршировал, жена его, Маша, ходила беременная вторым сыном Сережей. Однажды она проходила невдалеке от железнодорожного моста, как вдруг налетели немецкие самолеты и стали мост бомбить. Маша испугалась до такой степени, что Сережа родился с нарушением функций мозжечка, что выражалось в его не совсем связанной, слегка заторможенной речи.

Вообще, война впрямую города не коснулась, но отдельные налеты вражеской авиации были, да еще окопы противотанковые на всякий случай рыли, да еще как-то в лесу Егор Иваныч нашел настоящий немецкий парашют из белого шелка. Найдя его, он испугался и убежал, о чем впоследствии очень сожалел, считая, что если бы не испугался и не убежал, а принес парашют домой, то можно было бы из него столько одежды всем нашить, да еще из чистого шелка, — семья жила небогато. Оно, конечно, похоже что так, да только, видимо, нахождение в доме вражеского парашюта, пусть даже из чистого шелка, могло иметь в то время очень серьезные последствия, так что сожалел об этом Егор Иваныч, видать, совсем напрасно.

А дядю Федю тем временем отправили воевать. Пока он воевал, Маша родила Сережу и вскоре умерла. И тогда дядя Федя овдовел. Но не такой он был человек, чтобы унывать, тем более что путь его лежал прямехонько через Украину. И привез он после войны оттуда вторую жену, будущую тетю Любу. Детей у тети Любы не было, и стала она матерью Юре и Сереже, и вырастила их, а также их детей, можно сказать, своих внуков, а вот до правнуков дожить не успела, как, впрочем, и дядя Федя.

 

Тетя Люба была украинкой, то есть хохлушкой, как говорили в народе. В народе вообще было принято говорить “хохол” и “хохлушка” вместо “украинец” и “украинка”. Доходило до курьезов: когда одна заезжая иностранка, будучи в Москве в гостях у Коли, старшего сына тети Зои и дяди Вани, услышав несколько раз из уст Нины, жены Коли, слово “хохол”, бывшее ей непонятным, взяла и спросила: “Нина, будь любезна, объясни мне, пожалуйста, что значит „хохол”?”, Нина подумала и ответила: “Хохол — это хохол!” Больше заезжая иностранка ее не спрашивала, поскольку ей стало ясно, что “хохол” — это “хохол” и дополнительно объяснять ничего не надо. Справедливости ради нужно сказать, что не следует обвинять Нину в нежелании поделиться информацией с заезжей иностранкой, тем более что информация эта была не секретная. Дело в том, что Нина просто не знала, что “хохол” — это “украинец”, а “хохлушка” — это “украинка”, для нее эти понятия существовали раздельно друг от друга, хотя я подозреваю, что понятия “украинец” и “украинка” для нее не существовали вообще.