Нора не отвечала — ее тошнило.
Речь старшего Гомартели действительно восстановилась быстро. Он даже шутил иногда — легко и изящно, как потом его внук, Арчил. Почему-то чувство юмора перепрыгнуло через одно поколение — сына Тенгиза — и перешло прямо к Арчилу Гомартели, на радость женщинам. Вот такие случаются шутки. Но не восстановилось действие левой руки. И поэтому теперь знаменитую гомартелевскую мазь изготовляла Пепела Беридзе, а старик Гомартели отдавал приказания из кресла, которое ставили раньше на спину слона. Старик заходил в кабинет только в самом конце процедуры, когда надо было “заговорить” мазь, и запирался на ключ. Пепела превращалась в слух, но из кабинета не доносилось ни шороха, ни звука.
“Дьявол! — говорила Пепела. — Лучше б у него язык отнялся, а не рука! Чтоб я его гроб ставила посреди комнаты! Чтоб я его землей засыпала! И откуда он про велосипед узнал?”
5
Впрочем, старший Гомартели ничего не знал, когда задавал свой дьявольский вопрос. Зато знал весь черноморский город Кобулети: на железном велосипеде разъезжал по пыльным улицам, запутываясь в широченных штанах, возлюбленный Пепелы, рыжий Коста.
В каждом городе, в каждой деревне, даже в самом маленьком-малюсеньком поселке, в каком-нибудь Комсомольске на реке Кундузда, есть хотя бы один такой человек, как Коста. И если его нет — горе тому Комсомольску.
Вначале он достал попугая и объявил, что тот говорящий. Он носил попугая, пестрого и молчаливого, по пыльным улицам, и за ним ходил и бежал почти весь город. Говорили, что попугаю двести лет, что он предсказывает будущее и что из его перьев капиталисты делают шляпки своим женщинам. Только неясно, срывают ли они перья с живой птицы или ждут двести лет?
Коста расхаживал под высокими эвкалиптами, под деревьями с оранжевыми апельсинами, пробирался между кустов чая, и люди смеялись и показывали на него пальцем. Он сидел с попугаем на плече под палящим солнцем, окруженный босоногими детьми, и рассказывал небылицы. И все вокруг смеялись, только попугай молчал.
И когда наконец всем надоело и толпа вокруг Косты поредела, попугай прокричал на весь прекрасный город Кобулети, знаменитый своим лечебным воздухом:
— Коста — тррра-ко! Коста — тррра-ко! (Коста — жопа!)
— Чтоб тебя землей засыпало! — смеялись бабки, сидящие у ворот своих домов, когда мимо проходил Коста в широченных парусиновых штанах.
И однажды он собрал весь народ на берегу моря у ямы, глубокой, как могила.
