Уже тогда, чтобы избавиться от страшного сюжета, Кеша начал сочинять другие — и часто не менее странные и страшные. Кеша представлял, как с ножом в руках, защищая то маму, то неведомую, но всегда прекрасную девушку, он сражается против армии оживших грибов — молчаливых, безликих, но очень сильных, состоящих словно из единой — мощной и гибкой — мышцы. Он резал их плотные тела, и из них тек белый липкий сок. Или Кеша представлял, как будто он стремится переправить все ту же прекрасную девушку-маму на другой берег реки, гребет изо всех сил, а из воды высовываются пучеглазые, шевелящие ртом, словно предупреждающие о чем-то рыбы. И вот они расплываются в ужасе, а в темной толще воды появляется еще более темная тень. Тень приближается, увеличивается в размерах, пока не становится понятно, что медлить нельзя — через мгновенье она перевернет лодку. Кеша хватает весло, потом отшвыривает его, веслом тут не помочь, и берет длинный узкий нож. С отчаянным криком он бросается в воду и там, нащупав холодную и жесткую спину неведомого чудовища, начинает колоть и бить его ножом, пытаясь проткнуть твердую шкуру.
Вскоре Кеша — уже Еркен — понял, что эти фантазии нужно проговаривать, рассказывать вслух, а когда его слушали другие люди, тогда он невольно стремился приблизить свои истории к реальности, сделать их похожими на действительность. От этого они становились менее странными, менее личными, но он по-прежнему легко увлекался историей и горячо спорил, если кто-то ему не верил. И после таких рассказов Еркен чувствовал себя легче —пустее.
Уткнувшись в теплое молодое тело незнакомой женщины, вдыхая ее молочный, почти мамин аромат, Еркен неожиданно осознал, что всю жизнь сражался только с грибами да с прочими чудовищами, рожденными его фантазией, вместо того чтобы, когда по земле сначала тихо, а потом все громче и быстрее несется далекий густой и тоскливый вой, заставляя всю отару дрожать, когда уже чудятся желтые блестящие глаза в кустах и горячее взволнованное смрадное дыхание за спиной, снять с плеча винтовку или, еще лучше, достать нож и с отчаянным криком броситься в кусты, как в воду, и резать эти яростные плотные тела, наполненные красным горячим соком.
Как сквозь толщу воды услышал Еркен позади себя урчащий шум подъезжающей машины. Услышал так, словно этот звук родился внутри тела, к которому он так крепко прижимался. И в тот же момент тело отодвинулось от него и ему показалось, что он потерял большую и лучшую часть себя. Вокруг возник мир, в мире дул ветер, солнечные лучи обжигали кожу, а он был один, сам по себе,
