— Вы к Болатбеку? — спросила она, украдкой улыбаясь, понимая, как это свойственно любой женщине, что происходит сейчас с мужчиной, стоящим перед ней.
— Да, — сказал Еркен, протягивая ей цветы, — то есть нет. Я к вам.
Еркен увидел, что она слегка побледнела, чуть оглянулась и аккуратно, настороженно взяла цветы.
— Спасибо, — кивнула она, — но в дом я вас не впущу. Я вас не знаю.
— Давайте тогда сядем в беседке, — сказал Еркен.
Она улыбнулась:
— Я думаю, что с меня хватит цветов. Приходите, когда вернется Болатбек.
— Он не вернется, — сказал Еркен неожиданно для себя самого, — я как раз потому и пришел.
Женщина побледнела еще сильнее.
— Да, — повторил Еркен, чувствуя, как рождающаяся история начинает увлекать его, — они не вернутся. Я нашел их машину. Там плохой поворот на дороге, нельзя быстро ездить. Я очень сожалею.
— Нет, нет. Вы что-то путаете, — быстро заговорила она, пытаясь отогнать видение, как дурной сон, — они же собирались на лодке, даже оставили машину, вон, видите? Они же… Нет, нет, не может быть.
— До речки неблизко, — сказал Еркен, — Болатбек-ага всегда на своей “Ладе” катается. Катался. А я как сегодня ехал, так сразу учуял — ведь с утра утки низко летали, кричали странно, не к добру это. Вижу — дым столбом. Пока доскакал — дым уже унялся. Так я за поворот только повернул, гляжу — а там они. Машина вся аж черная, полностью сгорела. Стекла разбиты, а внутри… Я правда сожалею. Там были близкие вам люди?
— Егор, — тихо сказала она, — и Андрюша.
Еркен выдержал паузу.
— Да нет, не может быть, — встряхнула головой женщина и неестественно рассмеялась, глядя влажными, готовыми пролиться глазами на Еркена. — Вы ведь меня разыгрываете, верно? Вы… Вы, наверное… Вы просто увидели меня через окно и захотели познакомиться, да? Цветов вон нарвали, а потом… А потом, когда я вас не пустила, придумали эту историю, верно? Угадала?
— Я сожалею, — опять покачал головой Еркен, сам чуть не плача.
Он так хорошо представил себе разбитую, сожженную “Ладу” Болатбека, обгоревшие неопознаваемые тела, что уже начал верить в случившееся. Мало того — сам, сам Еркен чувствовал, что послужил этому горю виной, ведь еще утром он так отчаянно желал Болатбеку зла, а значит, из-за него, все из-за него, ну как же так, как же?
— Бедный, бедный Болатбек-ага, — невольно вырвалось у Еркена, и слезы потекли у него из глаз. — Я… я правда сожалею.
Он грязным рукавом принялся размазывать слезы по лицу.
— Что же вы плачете? — запричитала она. — Они что — они живы? Да говорите же! Может быть, нужно вызывать скорую, неотложку, спасателей? Да не плачьте вы!
