— А-а-а! Уа-а! Ау-а! Ау-а!
— Где староста? — крикнул офицер.
— Я здесь! — седая борода Кадушкина тряслась от страха.
— Закопать этих разбойников. Хоронить родным не давать. Мы проверим после!
Закинули винтовки за плечи. Сели на лошадей.
— Мы проверим: если хоть одного не будет в яме, то все село будет сожжено!
Офицер скомандовал. Кавалеристы подняли сразу лошадей на рысь. Толпа шарахнулась на две стороны, дала дорогу.
Молчание сковало людей. В стороне Пчелина шел бой. Глухое ворчание орудий раскатывалось по земле. Крестьяне вздохнули.
— Чего же, ребята, зарывать надо!
Кадушкин мял в руках фуражку. Подойти к яме, заглянуть в нее было страшно и тяжело. Лопаты торчали на черном бугре, глубоко воткнутые в рыхлую землю еще расстрелянными. Рыжебородый, раненный в бок, поднялся, сел. Теперь он хорошо видел окровавленные лица мертвых товарищей.
— Братцы, помогите!
Толпа вздрогнула, метнулась к яме, нагнулась над ней.
— Петя, милый, ты жив!
Радость надежды легко подняла женщину с земли.
— Братцы, выручите! О-о-ох!
Кадушкина трясло.
— Михал Михалыч, надо веревки достать, вытащить мужика-то моего. Сам он, однако, не в силах будет вылезть.
Кадушкин молча жевал беззубым ртом. В подслеповатых глазах его пряталось что-то хитрое и трусливое. Мужики о чем-то задумались, надвигались с места, молчали. Лбы покрылись холодным потом. Петр, истекая кровью, зябко вздрагивал. Дарья посмотрела кругом, сердце у нее упало, закатилось, в ушах зазвенело, она поняла.
— Что вы, звери, опомнитесь! — закричала женщина и задохнулась.
— Рассуди, Дарья, всему миру, всей деревне пропадать или ему одному? Узнают, не помилуют за это.
— Ироды, звери, креста на вас нет!
Дарья уронила ребенка, грудью упала на землю.
— Кидайте и меня к нему, зарывайте вместе!
— Михал Михалыч, вы чего это? Неужто меня живьем зарыть хотите?
Рубаха рыжебородого густо намокла кровью, губы совсем почернели. Староста развел руками:
— Уж гляди сам, Петра, что с тобой делать? Отпустить тебя — всем пропасть. Подумай сам, всему миру али тебе пропадать?
Нижняя губа у Петра задергалась, слезы потекли на бороду. Он с тоской обвел взглядом черные стены ямы, поднял лицо кверху. Седая борода старосты тряслась над могилой. Мужики стояли угрюмые, твердые, неумолимые, как камни. Теплый, дурманящий запах свежей крови стеснял дыхание. В яме было душно. Рана горела. Голова кружилась у Петра. Держал он ее с усилием и, несмотря на жару и духоту, дрожал, тихо щелкая зубами. Ребенка подняла и отошла с ним в сторону соседка Непомнящих.
