Красные засмеялись, дружно рявкнули:
— Здравия желаем, господин поручик!
— Ну вот, это дело, видать, что минцы народ вежливый!
— Да уж минцы лицом в грязь не ударят. Го-го-го!
Мотовилов злорадно улыбнулся:
— Ну конечно, Минский полк. 27 я дивизия всегда против нас. Интересно, где 26-я? Сейчас попробую, не клюнет ли? Эй, друзья, а как товарищ Гончаров [3] себя чувствует?
— Так он не наш.
— Знаю, что не ваш, а 26-й, да, может быть, вы недавно видели его?
— Видать, как не видели. Вчера в Ключах встретились.
— Ага, штаб 26-й вчера был в Ключах, рядом, значит, и эта обретается. Отлично, — говорил вполголоса Мотовилов.
— Ну, а что товарища Грюнштейна [4] давно не слыхать?
— О, Грюнштейн теперь шишка большая.
— Хватит, ясно как апельсин: 26-я и 27-я дивизии — Пятой армии.
— Что, господа офицеры, сегодня не воюем? — спросили красные.
Петин тонким голосом крикнул:
— А что, разве вам охота подраться? Я сейчас прикажу открыть огонь.
Минцы замахали руками.
— Нет, нет, сегодня можно отдохнуть.
Офицеры пошли к своим цепям. На берегу вышел из кустов белый караул. Враги стояли некоторое время молча. Широкоплечий унтер-офицер с черной бородой хлопнул рукой себя по боку:
— Спиридон, мерзавец, это ты?
Спирька сразу узнал отца:
— Я, тятя, я!
Красные и белые, с глазами, разгоревшимися от любопытства, смотрели на отца с сыном.
— Это, значит, на отца сынок руку поднял? А? Ты ведь доброволец, щенок?
— Доброволец, тятя!
— Я его дома оставил, думал — матери по хозяйству поможет, а он вон што, против отца пошел!
— Не я, тятя, супротив вас пошел, а вы супротив меня, супротив всего народу с офицерьем сбежали, в холуи к ним записались!
Отец вскипел:
— Ты поговори у меня еще! Переходи сюда! Бросай винтовку!
Спирька засмеялся, потрепал себя рукой пониже живота.
Чернобородый задыхался от гнева:
— Прокляну, Спиридон, опомнись!
— Нам на ваше проклятие начихать, тятя!
Отец высоко поднял руку:
— Не сын ты мне больше! Проклят ты, проклят вовеки…
— А ведь не пальнешь в тятьку-то, Спирька, — чать, жалко.
Кровь бросилась в лицо Спиридону. Он вспомнил, как отец всегда с базара привозил ему пряники, вспомнил, как часто таскал его на руках, учил ездить на лошади, провожал с ребятами в ночное.
— Доброволец он, за буржуев, не отец он мне. Проклял он меня. Не отец.
Спиридон для чего-то старался заранее мысленно оправдать себя. Он быстро щелкнул затвором, стал на колено и выстрелил. Пуля сшибла у отца фуражку. Отец трясущимися руками поднял свою винтовку, ответил сыну. Красные и белые молча наблюдали. Чернобородый совсем растерялся, стрелял не целясь, винтовка плясала у него в руках.
