Тишина.
Гантман, покусывая губы, цепко обшаривал глазами народ и вдруг, взглянув в небо, увидел коршуна: он снизился, плавно совершая круг, втягивая в себя голову.
- Ну?
И в тишине заблеял елейный голос:
- Игната Маркелова можно.
Народ двинулся еще ближе. Головы поворачивались в ленивом любопытстве.
Маркелов - прямой в линейку, - тонколицый, вышел, молча поднялся по ступенькам, сел к столу, опустив глаза.
- Одного недостаточно, - крикнул Гантман. - Еще двоих назовите.
Тишина.
И в тишине десятки глаз смешливо вонзились в Игната Маркелова. Гантман выбил по столу дробь.
Второй голос отдал гулом:
- Будя... Неча рассусоливать.
Через площадь перебежали смешки и потонули в кривых проулках.
- "Почему я не вижу, кто говорит", - подумал Гантман и свел брови в одну черную линию.
- Граждане, нельзя так! - В голосе его почувствовалась обида. - Новое правительство не может справиться с делом без вашей помощи, как вы не понимаете? Закон о земле - необходимый и важнейший - не может пройти без вашего участия.
Тишина.
И снова Гантман выбивает по столу дробь, а за столом одинокий Маркелов крутит ус, уйдя в небо глазами, и в тишине опять блеет невидимый голос:
- Что ж. Сам говоришь, что крестьянская ноне власть: аль самим не управиться с землицей? Стыд, хе-хе!
- Хо-хо...
Гантман пробежал глазами конспект, низко склоняясь над столом, выпрямился и начал речь.
--------------
А день уходил, одеваясь в золото. У Спаса перед воротами взвилась винтовыми столбиками пыль, встревоженная стадом.
И над покоем странной музыкой звучали слова человека. И человек говорил о свободе, о далеких, бесславных смертях, о подвигах, которые отметит история, неизвестных сейчас. И еще человек говорил о России - прекрасной стране, сдавленной порывом миллионных воль, о жизни, что смело, широко вошла в города, в сталь, гранит и, захлестнув океанским размахом незыблемое, подарила новые дни, налитые соком крови всеочищающей.
День плыл, крался вором к небу, пугаясь близких сумерек.
А другой человек - юродивый Алеша - жаркой щекой прижался к петушкам на перилах, плакал и думал мучительно: что он говорит?... Что он говорит?... И было Алеше радостно и радость его пугливо жалась к губам, сухим и недвижным.
И вдруг крикнул коршун с неба, и Игнат Маркелов опустил волосатый, страшный кулак на стол, проломив середину:
- Ты жид?
Товарищ Гантман оборвал на полу-слове. Вздрогнул, удерживая улыбку. За правым ухом синим ручейком вздулась на шее артерия.
