— Джузеппе, дитя мое!
— Милая мама, добрый день.
Феличе смѣялась и плакала, осыпала сына поцѣлуями, разсматривала его лицо, носъ, глаза, губы, даже ощупывала, какъ слѣпая. Іосифъ смахнулъ слезу и сталъ разсказывать свои странствія, но казалось, Феличе ихъ не слушала, а только смотрѣла на это лицо, на эти глаза, будто она завтра же должна была ихъ потерять и хотѣла теперь насмотрѣться досыта. Сердце ея не обмануло: она не увидѣла больше сыновняго лица радостно и спокойно, а если и замѣчала его, то въ разодраиныхь видѣніяхъ предсмертныхъ мукъ, потому что бѣдная женщина умерла въ ту же ночь, словно ея организмъ не выдержалъ радости. У нея было спокойное и довольное выраженіе, какъ у человѣка, который дождался хозяина, заперъ двери, передалъ ключъ владѣльцу и мирно ушелъ домой.
Джузеппе не былъ хозяиномъ, который вернулся въ наоиженный домъ. Непосѣдливость, любопытство и стремленіе къ знанію увлекали его дальше. Впрочемъ, это желаніе поддерживалъ въ немъ и кавалеръ д’Аквино, пріѣхавшій съ нимъ въ Палермо. Ликвидировавъ родительскую торговлю и снявъ положенный трауръ, Іосифъ отправился въ Римъ, снабженный рекомендательнымъ письмомъ къ графу Орсини. Это было весною 1768 года.
Папскій Римъ, несмотря на духовный санъ государя, жилъ весело и сво бодно. Іосифъ бѣгалъ первые дни какъ сумасшедшій, осматривая памятники языческой и папской старины, пьянясь пышностью богослуженій и процессій, или глядя черезъ окна кофеенъ на суетящійся и будто всегда карнавальный народъ.
Бывалъ онъ только у графа Орсини, не прерывая заброшенныхъ-было первое время по пріѣздѣ занятій. Кромѣ общей пестроты и оживленности улицъ, его не мало привлекали окна магазиновъ, ремесленныхъ заведеній, гдѣ, казалось, были выставлены предметы, свезенные со всѣхъ концовъ міра. Жаръ не былъ особенно жестокъ и позволялъ Іосифу гулять по городу даже въ тѣ часы, когда римляне по привычкѣ отдыхаютъ послѣ обѣда.
Однажды, проходя по эстрадѣ Пеллегрини, Іосифъ замѣтилъ въ окнѣ одного литейщика чугунное кольцо, украшенное стариниыми эмблемами, напомнившими ему его давнишній сонъ. На порогѣ стояла дѣвушка дѣтъ пятнадцати, съ веселымъ и живымъ лицомъ, озабоченно и удивленно глядя на замѣшкавшагося молодого человѣка. Она спросила, не можетъ ли чѣмъ служить синьору, при чемъ тутъ же прибавила, что отца, Іосифа Феличьяни, въ лавкѣ нѣтъ, а она сама, дочь его — Лоренца. Бальзамо представился въ свою очередь и спросилъ насчетъ кольца. Лоренца сказала, что она не знаетъ, за сколько отецъ продаетъ эту вещь, и чтобы, если господину не трудно, онъ зашслъ завтра утромъ.
