Лоренца не замѣтила, какъ подошелъкъ ней Каліостро и положилъ руку ей на плечо.
— Ранняя птичка!
— Да. Я теперь и забыла, что значитъ рано вставать.
Оба помолчали, смотря на голубую радость за окномъ.
— Какая простая жизнь, какъ жизнь младенца! — сказалъ задумчиво графъ и вздохнулъ.
— Тебѣ некогда и отдохнуть, Александрь! Завтра всѣ узнаютъ, что ты пріѣхалъ, и поплетутся больные, калѣки, твои масоны и желающіе подачекъ. А ты усталъ, мой милый! Я даже устала, а рѣдко женщины, особенно такія пустыя, какъ я, устаютъ отъ суеты.
— Мой отдыхъ — дѣлать добро.
Лореица, помолчавъ, спросила:
— Александръ, ничего не случилось?
— Нѣтъ, что могло случиться?
— Я не знаю, я спрашиваю.
Помолчавъ, она снова спросила:
— Зачѣмъ около насъ этотъ С. Мауриціо. Онъ — гадъ. Я не брезглива и плохо разбираюсь въ людяхъ, мнѣ не противны мошенники, я даже г-жу дела-Моттъ могу находить милой, но этотъ Франческо, зачѣмъ онъ съ нами?
— Его же здѣсь нѣтъ.
— Да, онъ ждетъ насъ въ Римѣ, готовитъ тамъ квартиру. Римъ! Это моя родина и потомъ городъ, который нельзя не любить. Но теперь мое чувство какъ-то дѣлится: мнѣ и радостно видѣть мѣсто, гдѣ я росла, гдѣ мы съ тобой встрѣтились, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, будто чье-то черное крыло все покрываетъ. Мнѣ кажется, это отъ Мауриціо. У тебя плохіе слуги! Вителлини, Сакки, по Франческо мрачнѣе всѣхъ.
— Ты пристрастна къ нему. Просто онъ тебѣ не нравится, вотъ и все. Онъ честный малый.
— Дай Богъ.
Солнце, вставая все выше, позолотило голубой утренній свѣтъ.
Лоренца опять начала:
— У тебя, Александръ, мало друзей и будетъ еще меньше. У тебя одинъ настоящій другъ, это — я, но какой же я тебѣ другъ. Ты знаешь, я нашего брата, женщинъ, не очень то высоко ставлю, а самое себя вшку хуже многихъ. Курица какая-то!
— Что ты сказала? — разсмѣявшись, псреспросилъ графъ.
— Курица? Какі я утебя мысли въ головѣ.
Онъ обнялъ еще разъ Лоренцу и постоялъ молча. Лоренца еще разъ сказала:
— А все-таки, что-то измѣнилось, и я даже скажу, съ какихъ поръ.
— Съ какихъ же?
— Незадолго до нашего отъѣзда изъ Лондона.
Графъ поблѣднѣлъ и закрылъ окно, по ошибкѣ закрылъ и ставни. Утро исчезло.
— Что ты хочешь сказать, Лоренца?
— Зачѣмъ ты закрылъ окно?
— Холодно.
— Въ тебѣ что-то исчезло.
— Лоренца!
— Что-то исчезло…
— Но что?
— Я сама не знаю.
— Не надо никогда этого говорить!
— Хорошо, я не буду, но это такъ.
— Это не такъ, глупая курица!
Каліостро началъ одѣваться, потомъ дѣйствительно поплелись больные, калѣки п т. п., и онъ позабылъ объ этомъ разговорѣ и лишь гораздо позднѣе, въ римской тюрьмѣ, вспомнилъ о вызвавшихъ его досаду словахъ единственнаго и глупаго своего друга, Лоренцы.
