— Мирейн! О Мирейн!
У него не было сил отнять руку. Он едва мог говорить.
— Что… что ты…
— Я убрала боль. — Лицо Элиан скривилось. — Твоя рука болела. Как может что-то так сильно болеть?
— Ты убрала боль, — тупо повторил он. — Ты… убрала боль… Элиан, дитя-колдунья, ты понимаешь, что ты сделала?
— Она болела. — Девочка так осторожно держала его руку, словно она была ее собственной. — Она всегда болит. Почему, Мирейн?
— Ты можешь ее исцелить. Элиан, маленькая огненная грива, ты обладаешь магией своего отца.
Она не обратила на это внимания. Конечно, она обладала этой силой, которая всегда у нее была; а он, кому дано знать, должен был знать это.
— Почему она болит, Мирейн?
— Потому что мой отец заставляет ее болеть.
Брови Элиан сдвинулись, подбородок выдвинулся вперед.
— Скажи ему, чтобы он прекратил это.
Даже при своей слабости он сумел рассмеяться.
— Но, детка, он бог. Никто не может приказывать, как ему поступать.
— Я могу. Он причиняет тебе боль. Он не должен этого делать. Особенно там, где больнее всего. Это неправильно.
— Эта боль заставляет меня помнить, кто я и для чего я. И не позволяет мне слишком возгордиться.
Она упрямо хмурилась.
— В этом нет необходимости.
— Нет? — спросил он. — Я был жесток с тобой. Ты видишь, как я за это заплатил.
— У меня хорошие сильные зубы. Хотя половина из них еще не выросла. — Она похлопала его по руке, на которой не осталось и следа от укуса. — Если это хоть как-то от меня зависит, тебе никогда больше не будет так больно.
— И мне не было так больно, — сказал Мирейн. — Но я оставил Элиан, чтобы идти туда, куда меня вел отец. А здесь никто не может остудить огонь.
У Вадина от ужаса пропал голос. Колдовство… рабство души…
— Мой отец создал меня, — сказал Мирейн. — Он сформировал меня для своих целей. Я — Меч Солнца, его сильнейшее оружие против Тьмы. Но он сотворил меня подобным смертному человеку, у которого есть плоть, и кровь, и кости, и, хуже всего, ум, способный думать и бояться. Я могу оказаться недостаточно сильным. Я могу подвести его. А если я не справлюсь…
— Прекрати! — Крик Вадина был надсадным от двойного усилия: произнести слово и удержать руки подальше от этого окольцованного золотом горла. Мое тело принадлежит тебе, и ты можешь делать с ним что угодно, — сказал он. — Я служу тебе, покуда мое тело живо. Но если ты еще раз дотронешься до моего разума, клянусь всеми когда-либо существовавшими богами, я убью тебя.
— Я не прикасался к твоему разуму, — спокойно возразил Мирейн.
