— Брак с гражданкой Южной Кореи! Волокитнейшее дело!
— Любовь не ведает преград! — сказал Климович и пошелестел под носом чиновника пачкой «зеленых».
Через пятнадцать минут он с радостным воплем «Взятка — двигатель прогресса!» выскочил в коридор и вручил Джин новенькое свидетельство о браке.
— Теперь мы муж и жена!
Наморщив нос, она повертела в руках пахнущие типографской краской корочки и вернула документ Климовичу.
— Это не филькина грамота! — обиделся он.
— Кто такой Филька? — поинтересовалась она.
— Должностное лицо, не имеющее право подписи. А здесь даже печать стоит.
— Все равно я хочу обвенчаться в корейской церкви.
— Черт с тобой! Но учти, это в последний раз ты катаешься на мне верхом!
Джин иронически усмехнулась. Они вышли на улицу. У витрины большого магазина собралась толпа.
— Посмотрим, что там, — предложила Джин.
В глубине витрины стоял работающий телевизор. Танки садили из пушек по беломраморному дворцу с российским флагом на башне. Из окон здания валил жирный черный дым.
— Что это, Юджин?!
В ее голосе звучал ужас.
— Это расстреливают наш парламент.
— Я не думала, что такое возможно в Европе.
— Ну какая мы Европа, Джин? Мы дикий задворок континентальной Азии.
— Почему это случилось?
— Пойми, Джин, у нас происходит передел собственности. В такие исторические мгновенья в людях пробуждаются самые зверские инстинкты. Я это по себе знаю. В такие мгновенья любой сумасшедший дом — тихая обитель в сравнении с обществом так называемых нормальных людей. Кстати, о сумасшедшем доме. Было у нас на Кавказе большое цветущее село Чермет. Жили в нем люди разных национальностей. И вот в одну прекрасную ночь они, распаленные главарями мафиозных кланов, вооружились чем попало и поперли друг на друга. Село разорили и сожгли, народу положили тьму. Осталось посреди пепелища одно нетронутое здание — сумасшедший дом. В ночь резни его обитатели, тоже люди разных национальностей, объединившись, отстояли свой дом, защитили его от взбесившейся толпы нормальных психически полноценных безумцев. Все это видел глазами мой друг, художник Иван Худобин.
— А у вас интересно, — сказала Джин. — Я хотела бы работать здесь.
— Дурочка ты! Видишь, что у нас творится? Не бабье дело соваться в такое пекло!
— Я журналист, и мне до всего есть дело.
— Вот как! В таком случае учи русский язык.
— И выучу. Я способная. Меня в Корее не очень привечают с моим японским образованием. У нас до сих пор существует табу на все японское в духовной сфере. Только в этом году впервые разрешили публичное исполнение японских песен. Это последствия многовековой оккупации. А к России корейцы относятся неплохо. Мы ведь никогда не воевали.
