— Леш, можно тебя на минутку? — в дверную щель просунулась вихрастая голова Лешкиного помощника Олега. Увидев меня, он улыбнулся и кивнул.
Ванцов выскочил из кабинета, а я не стала терять времени — папочка на столе звала и манила меня. Тоненькая еще, с едва начатым делом, она была как морковка для осла или молочко для ежика.
Проявлять слишком явный интерес к смерти Волощенко мне совершенно не хотелось — Ванцов сразу заподозрит неизвестно что. Сотрудники милиции вообще люди страшно мнительные.
Вытащив папку из-под стопки бумаг, я пролистнула две тонких странички: описание места убийства и положения трупа. И быстренько записала на бумажку адрес убитого. Надо же вести расследование!
Едва я успела положить папку на место, как вернулся Ванцов. Он встревоженно посмотрел мне в лицо — не знаю уж, что он там увидел, только спросил тоном, не терпящим возражений:
— Надеюсь, у тебя все? Мне надо работать.
— Да, Леш, спасибо за помощь, — улыбнувшись, я вышла за дверь.
* * *
«Господи, что же я наделала? Зачем это было нужно? Почему все так произошло?» — думала она, в напряжении глядя на стену. Сердце разрывали тысячи диких кошек. Боль была ужасной — даже слезы не могли найти выхода из покрасневших глаз, прикрытых тяжелыми веками. Пальцы нервно сдавливали подлокотники кресла, ногти впивались в аляповатую бархатистую обивку.
Если бы она курила, наверное, одной пачкой дело бы не обошлось. А если бы не аллергия на спиртное, так давно бы бесчувственно валялась под столом, ничего не ощущая и витая в черно-огненной бездне тоски.
Но на вредные привычки давно было наложено табу. И она считала, что заслуживает много лучшего, нежели сидеть в этом чертовом кресле, напротив включенного компьютера и рыдать. Рыдать горько, без слез.
Все пошло прахом. И остались лишь воспоминания. В сознании билась одна-единственная мысль: «Зачем! От этого не легче!» Эти слова казались выжженными в мозгу чьей-то дьявольской рукой, и свинцовая тяжесть давила, не давала встать из кресла и умыться, привести себя в порядок. Зачем? Жизнь кончена, так зачем что-то делать с собой? Проще сидеть в кресле и страдать.
А взгляд бездумно скользил по черно-алой — это были ее любимые цвета — обивке стены. Теперь она возненавидела красный — цвет крови. Он слишком о многом напоминал. Красная кровь на бледной коже, кровь на простынях. Много крови… И — сумбур в голове…
Рвотный порыв схватил неожиданно, и она, сорвавшись с кресла, стремительно понеслась в ванную. Ненадолго пришло облегчение — физический дискомфорт вытеснил душевную боль. Жаль, что лишь на время…
