Показалась электричка, и уже с подножки Лодин шепнул Купцу:
— Запомни телефон… Только для экстренных случаев.
— Запомнил, — сказал Купец, повторяя про себя номер.
«Вот как жизнь людей корректирует, — думал Купец о Лодине, возвращаясь обратно. — В детстве был такой пай-мальчик с непорочными глазками, с девочками в классики да крестики-нолики играл, а теперь… Впрочем, чему там удивляться — со мной в зоне и доктора наук, и откормленные чинуши сидели, которые на воле жировали. Чего уж им не хватало? Ан-нет, слаб человек, падок на призрачный соблазн, не может довольствоваться отпущенным судьбой и все ему мало. Вот и неймется ему, и делает он ставку, вступая в опасную игру. Ставка — свобода, а для особо рисковых, и жизнь, а игра — есть игра, исход непредсказуем. Если уж вся наша жизнь только игра, то что тогда есть ее отдельные проявления? Таймы? Раунды? Что?»
Придя на дачу, он застал Крота и Финика, склонившихся над журнальным кроссвордом. Он схватил журнал и зашвырнул его в дальний угол комнаты. Те недоуменно переглянулись, а Купец, энергично потирая руки, кратко обронил:
— Хоре ваньку валять, пора точить мечи и копья — мы послезавтра выступаем!
Он страсть как любил эффектные фразы.
Вперед на мины — ордена потом!
Евангелие от Джексона 14:9
Как и было условлено, Лодин появился в Дубулты после обеда на следующий день. Он застал компанию в праздном настроении: Купец, прикрывшись газетой от надоедливых мух, дремал в плетеном, стародедовском кресле-качалке, а Крот и Финик играли в шахматы, прихлебывая пиво. Лодин был озадачен таким спокойствием в стане сообщников, словно им завтра предстояла не сложная, сопряженная с опасностями акция, а какая-нибудь увеселительная прогулка на теплоходе по Рижскому заливу. Его функции куда проще, а вот мандраж дает знать — сегодня после смены так и не смог сомкнуть глаз. Он подошел к играющим, взглянул на доску — позиция была очень сложной, но вырисовывался перевес Крота. В это время зашевелилась газета и из-под нее показалась заспанная физиономия Купца. Он с огромным наслаждением потянулся, зевнул и проговорил:
— Эх, и сон мне снился, братцы, красотища! Будто живу я где-то в тропиках, на диком острове в океане, один, совсем один, как Робинзон. Ну, пальмы там, зверюшки всякие экзотические, вода чистая, прозрачная, как изумруд, птички песни поют, — рай да и только…
— А баб в том раю нет? — спросил Финик, делая очередной ход. — Тогда дрянь твой сон — без баб шкреба. Вот если б туземочка какая явилась…
