– Ты не находишь это странным?
– Нахожу.
– У тебя есть объяснение?
– Ну… возможно, они хотят напасть в другом месте.
– По твоей версии, они хотели напасть на мост. Или Аполлодор из Дамаска построил еще один мост в другом месте?
Приск молчал, глядя перед собой. Он многое мог вынести – боль, и лишения, и непосильный труд, в сражениях не терял головы и не праздновал труса, но от несправедливых насмешек приходил в ярость и сейчас больше всего боялся вспылить и навсегда испортить карьеру.
– А может быть, объяснение самое простое: даки не готовы воевать, – продолжал Лонгин. – Как ты думаешь, велика армия Децебала?
– Понятия не имею.
– А я имею. У него сейчас не больше десяти тысяч. Если ты умеешь считать, то сосчитай, сколько наших воинов придется на одного косматого дака без доспехов, если только в Мезии, Нижней и Верхней, стоят четыре полных легиона, не считая когорт ауксилариев?
Приск хотел ответить, но лишь плотнее стиснул зубы. Кажется, в этот миг он пожалел о своем решении попасть в свиту Лонгина. Но менять решение было уже поздно.
– Децебал сейчас сделает все что угодно, лишь бы отсрочить войну. Ну, что ты скажешь?
– Может быть, и так, – не слишком охотно согласился Приск. – Но я не верю Сабинею.
– Это всего лишь старые счеты, не так ли? – усмехнулся Лонгин.
Сентябрь – октябрь 857 года от основания Рима
Дробета – долина реки Рабо[39]
Вечером, перед отъездом, Приска охватила смертельная тоска. Никогда с центурионом прежде такого не бывало. Еще день назад он весь горел от нетерпения, ожидая, когда же они наконец отправятся в путь. Опасное путешествие сулило небывалую награду. Приск мысленно усмехался и свысока поглядывал на будущих спутников: только он и никто другой сможет выполнить поручение Адриана – запомнить и потом нарисовать по памяти укрепления дакийской столицы. И вдруг накатила тоска, да столь сильная, что казалась физической болью. Даже в те дни, когда он еще не был центурионом, а пребывал в статусе желторотого новобранца, и Валенс, опытный и старый воин, водил тиронов на северный берег, Приск не испытывал ничего подобного. Даже в первую кампанию, когда неведомые горы таили смертельную опасность, а из-за каждого придорожного куста летели крючковатые дакийские стрелы, смазанные ядом, не было у Приска так тяжело на сердце. Но ведь и тогда, как и сейчас, он сам выбрал эту дорогу, а раз выбрал – значит, должен пройти до конца. Почему же тупая заноза застряла в сердце? Кориолла? Рождение ребенка? И это тоже. Но нет, что-то другое сейчас его угнетало.
