– Пока сигарета дымится, прошу, расскажите мне о своем муже.
По ее словам, мужа прикончил туберкулез. Профессор Кэлхоун, ее усатый супруг, уважаемый антрополог, умер, немного недотянув до сорока лет. Элис говорила о муже с такой невозмутимостью, которая шокировала меня и вселила робкую надежду. Однако впоследствии я понял, что Элис уже лет пять почти ежедневно приходится рассказывать про смерть мужа. Она носила его локон в маминой броши, молилась за него в церкви. Элис все еще была любящей его вдовой, просто время наконец стерло дрожь из ее голоса.
– Он любил гулять по улицам без пиджака, – ответила Элис на мой незаданный вопрос.
– Откуда ему было знать.
Я представил себе, как несчастного профессора Кэлхоуна увозят в медицинском экипаже, а затем пытаются вылечить его туберкулез народными средствами: горячая кровь стекает в жестяную миску. Я представил, как доктора суетятся у загадочных аппаратов, слабительных лекарств и пластырей. Уверен, прикованный к кровати Кэлхоун смотрел на свою молодую жену и проклинал себя за прогулки в смертельно холодную погоду, за такую раннюю смерть, за потерю стольких дней, освещенных сияющим лицом Элис. Слишком много времени мы тратим на себя. Должно быть, Элис поглаживала супруга по голове, пока тот хрипло дышал изнуренными легкими. Второй человек, умерший на ее глазах.
– Самое печальное, что у меня нет ребенка, который напоминал бы о муже, – вздохнула она. – Я без сожалений покинула Сиэтл. Мама, разумеется, тоже.
– Наверное, скучали по прежней жизни в наших краях?
В ее глазах появилось странное выражение. Элис загасила окурок.
– Это было давно, мне просто было нечем заняться. Спасибо за чай. – Элис поднялась, подхватила свой пакет с эмблемой тихоокеанского производителя чая и зонт. – Мне пора.
Еще минута, и Элис навсегда покинет мою жизнь.
По крайней мере, именно так я тогда подумал, в панике пытаясь найти способ остановить ее. Элис не двигаясь смотрела на тени прохожих. На занавеске появился четкий профиль мужчины в странной шляпе. Элис обрадовалась. Все это время я нес всякую белиберду: извинялся, что вторгся в ее жизнь, рассказывал, как холодно на улице, предостерегал ее от нервирующих бесед с полицейскими. Говорил что угодно, только бы ее удержать, впрочем, она и сама уже не спешила уходить, причем вовсе не из-за меня. Элис меня даже не слушала. Она аккуратно отодвинула занавеску, и яркий солнечный свет стер ее лицо.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросил я.
