Я хотел от Элис только одного. Не заставить ее полюбить меня – на это я даже не надеялся, – а просто ответить на вопрос, годами после ее исчезновения сводивший меня с ума. Я переживал как зритель, у которого фокусник взял серебряный доллар и растворил монетку в воздухе. Мне не нужен мой доллар. Я лишь хочу знать, как она это сделала. Я лишь хочу знать, где от меня прятали Элис эти годы.
А Элис все говорила.
– Знаете, пожалуй, я не хочу чая. Им не искупить пороки. А сейчас настала пора потворствовать порокам, вы не думаете? После такого ужасного события.
– У меня не так много пороков.
– Это потому, что вы мужчина. Для женщины любая мелочь – грех. Вы не знаете, здесь подают вино?
Она подняла руку и подозвала официанта, потребовав бокал вина. Желанного напитка в чайной не оказалось, ко всему прочему, официант всем видом возмущался подобной просьбе от леди, да еще в полдень.
Элис выглядела раздраженной.
– Мы можем отправиться в другое место, – предложил я.
Элис возмущенно вскинула брови:
– Забудьте. Поскольку меня тут никто не знает, а с вами мы вообще незнакомы, я закурю. Не протестуйте, а то разочаруюсь в вас. И маме моей не говорите.
– Я не представлен вашей матери, так что не скажу.
– Вы милый, – проворковала Элис, и я зажег ей сигарету. В тот миг она заметила мою зажигалку – давний подарок Хьюго – и выгравированную на ней кувшинку. – Это из цветочной оранжереи?
Я убрал зажигалку в карман.
– Ви… Видимо, да. Мне подарили.
– Хм, старая оранжерея. Вы не знаете, «Королева Виктория» еще жива? Еще цветет?
– Я давно там не был.
Элис посмотрела в чашку и полностью успокоилась. Еле слышно она произнесла: «Я так долго отсутствовала…» Элис мысленно уже была там, куда я не мог за ней последовать. С таким выражением лица она казалась незнакомкой.
Я не опечалился переменам в Элис. Все ее прежние любовники, должно быть, смотрели на эту красавицу, взрослевшую от четырнадцати до тридцати двух лет, полную отчуждения и грусти, с чувством легкой тоски об утраченном. Но я не тосковал, я был другим. Я знал не только поверхностные детали – ее глаза, ее голос, ее радость, – которые время вымывает из тела. Я знал ее легкое покашливание от скуки; знал запах анисовых капель, которыми она пропитывала сигареты; знал, как вздрагивает ее третий позвонок, когда в голову приходит интересная идея; знал, как дрожат ее веки от злости на чью-нибудь глупость; знал, что к ее глазам подступают слезы за миг до того, как она рассмеется; знал беспокойные вскрики во сне, радостное пение в ванной, обкусанные ногти и ее храп. Над мелочами, которые я знал, над Элис, которую я знал, время не властно.
