— Ни слова! — перебил король. — Но поистине мое сердце радуется, что сын моего старого товарища по оружию, сэра Юстеса Лоринга, показал такую отвагу. Если бы это судно привезло весть о наших приготовлениях, все наши труды пропали бы даром, и ни один француз в ту ночь не приблизился бы к Кале. Но особенно благодарю тебя за то, что ты доставил в мои руки человека, которого я поклялся покарать, ибо он всякими подлыми способами доставлял нам больше хлопот, чем кто-либо еще. Дважды я давал клятву, что Пьер Рыжий Хорек, попади он в мои руки, будет повешен, пусть его род и благороден. И вот это время пришло. Но я отложил его казнь, дабы на ней мог присутствовать ты, его победитель. Нет, не благодари меня. Это твое законное право, ведь им я обязан тебе.
Однако из уст Найджела рвались вовсе не изъявления признательности. Ему трудно было найти нужные слова, но промолчать он не мог.
— Государь, — пробормотал он, — не мне перечить твоей королевской воле…
Черный гнев Плантагенетов омрачил высокий лоб короля и его суровые, глубоко посаженные глаза.
— Клянусь славой Божьей! Еще никто ей не перечил безнаказанно! Так что же означает твоя речь, юноша, столь непривычная для наших ушей? Поберегись, ты ведь не шутки шутишь!
— Государь, — ответил Найджел, — во всем, что дано решать мне, я покорный подданный твоего величества, но есть такое, чего сделать нельзя.
— Как так! — вскричал король. — Даже если на то моя воля?
— Даже если на то твоя воля, государь, — ответил Найджел, садясь на постели. Лицо его было белым, глаза горели.
— Клянусь Пречистой! — загремел разгневанный король. — Вот до чего дошло. Тебя слишком долго держали дома, юноша. Конь, которого томят в стойле, всегда брыкается. Необученный сокол гонится за низкой дичью. Это твое дело, сэр Чандос! Обучать его должен ты, так и обучи, приказываю тебе! И чего же нельзя сделать Эдуарду, королю Англии, сквайр Лоринг?
Найджел ответил королю таким же гневным взглядом.
— Казнить Рыжего Хорька.
— Pardieu! И почему же?
— Потому что он не твой, чтобы ты мог его казнить, государь. Потому что он мой. Потому что я обещал ему пощаду, и не тебе, хотя ты и король, принуждать человека благородной крови нарушить данное слово и покрыть себя бесчестием.
Чандос мягко положил руку на плечо своего оруженосца.
— Прости его, государь. Он совсем обессилел от ран. Наверное, мы пробыли тут слишком долго. Лекарь сказал, что ему нужен покой.
Но умиротворить разъяренного короля было не так-то просто.
