Дона Граса поцеловала мужа и улыбнулась. Улыбка матери светилась такой уверенностью, что Томаш не мог не восхититься силой ее духа. Еще минуту назад она выглядела убитой горем, а теперь, у смертного одра мужа, излучала спокойствие и твердую веру в победу. Задав Мануэлу несколько вопросов, на которые тот ответил едва слышным голосом, мать жестом фокусника извлекла из-под шали тайком пронесенную плетеную корзинку. В ней оказался кружок рабасала[29], уже от одного вида которого текли слюнки, и лепешка из пшеничной муки с миндалем — отец все это очень любил, как тут же вспомнилось Томашу. Дона Граса отломила по небольшому кусочку сыра и хлеба и, нашептывая нежные слова, положила их в рот мужу.
Закончив кормить, она салфеткой вытерла ему рот, пригладила рукой волосы, подтянула повыше одеяло и поправила воротничок пижамы. Все это дона Граса делала мягко, заботливо, и от нее веяло теплом и уютом. Глядя на больного беззащитного отца и ухаживающую за ним мать, Томаш был поражен этим удивительным единением родителей.
Они прожили в семейном союзе пятьдесят лет, делили радости и печали, никогда не разлучались, и сыну было горестно сознавать, что сейчас они радуются, быть может, последним мгновениям, и путь их скоро разойдется, как у горизонта расходятся земля и небо. Их объединяла зрелая любовь, и в основе этого чувства лежала уже не кипучая безрассудная страсть, а нежная привязанность, глубокое взаимопонимание и трогательная забота друг о друге.
Немного успокоившись, Томаш тоже приблизился к кровати и взял в свою руку холодную и немощную ладонь отца.
— Ну как ты, а? — спросил он, силясь изобразить улыбку.
Старик слабо улыбнулся в ответ и медленным взглядом обвел свою кровать.
— А ты не видишь? Я уже ничего не могу делать сам. Меня кормят с ложечки. Переодевают. Подмывают, как младенца.
— Это только сейчас. Когда тебе станет лучше, ты опять будешь все делать сам, вот увидишь.
— Лучше уже не станет… — Отец сделал жест, выражавший усталость и бессилие.
— Не говори ерунды. Конечно, станет!
— Я сплю теперь все время… Силы иссякли. Я как будто вернулся в детство. Только детство наоборот. — Губы математика дрогнули в едва заметной усмешке. — …Какой будет смерть?
— Мануэл, ну что ты такое говоришь! — перебила жена. — Еще накликаешь…
— Я все время спрашиваю себя, — прошептал умирающий, — что меня там ждет.
— Замолчи и не смей больше вести такие разговоры. Тебя послушать, так можно подумать, что ты действительно… что ты…
