Рыболовецкая шхуна, рассекая носом потемневшую каспийскую воду, направлялась в открытое море. Фигура Саббара на берегу быстро уменьшилась до размера точки, а затем и вовсе пропала из виду. Чайки на небольшой высоте летели за кормой, сопровождая судно в напрасной надежде, что кто-нибудь бросит им рыбину. Но часы досуга, когда моряки забавлялись, играя с птицами, кончились, и сейчас все были заняты работой.
Томаш почувствовал, что к нему кто-то подошел. Обернувшись, он увидел Мохаммеда, который молча смотрел на удалявшийся песчаный берег, где уже не было видно Саббара. Капитан корабля, азербайджанец с седеющей бородой, аккуратно подстриженными шелковистыми волосами и ухоженными, безупречно чистыми ногтями, нисколько не походил на рыбака. Внешность выдавала в нем не чуждого сибаритству городского жителя.
— Еще бы немного, — начал разговор Мохаммед, — еще один день, и мы бы ушли без вас. Вам повезло, что вы нас застали. — Мохаммед кивнул подбородком в сторону, где недавно виднелся силуэт Саббара, и спросил: — Он тоже из наших?
Томаш отрицательно покачал головой.
— Кто же он?
— Просто водитель.
— Водитель? — бровь у Мохаммеда поползла вверх. — А его проверяли?
— Это длинная история, — Томаш устало вздохнул. — Одно вам скажу: Саббар — один из тех, кто спасли мне жизнь.
Крепчавший бриз еще негромко шумел в снастях, но уже почти заглушал крик чаек и мерное урчание судового двигателя. К серо-голубому цвету неба примешивались теплые оттенки, но берег, вдоль которого, разрывая горизонт, простиралась цепь Эльбурских гор, озарялся ледяным светом, отраженном снегами вершин. Солнце стремительно катилось вниз, словно желая слиться с морем.
Опускалась ночь.
Капитан, осознав бесполезность усилий согреться энергичным растиранием рук, сдался перед Бореем и, обернувшись, известил:
— Я пошел вниз. Тем более что пора включать телефон и связываться с центром.
Ночь упала на Каспийское море как плотное покрывало, окутав шхуну непроглядной, бездонной тьмой. Лишь изредка у самого горизонта из густой чернильной мглы выныривали пляшущие на водной ряби огоньки, выдавая присутствие рыбацких судов или паромов, перевозивших пассажиров и грузы с одного берега на другой.
Не чувствуя холода, Томаш остался на палубе и перебрался на нос. Три дня он провел заживо погребенным в бетонном склепе, и теперь никакой студеный ветер, бьющий в лицо, и уж тем более просто темная ночь не мешали ему ощущать всеми фибрами души бесконечную огромность неба.
