— Что ни говорите, — крикнул Лорийе и стукнул кулаком по столу, — а золото — это золото!
Все замолчали перед этой неоспоримой истиной, слышался только тонкий голосок мадемуазель Реманжу:
— Тогда я задираю им юбку и пришиваю ее прямо к туловищу… Потом втыкаю булавку в голову, чтобы не сваливался чепец… И все готово, их продают по тринадцать су.
Она объясняла Бурдюку, как одевает кукол, а тот медленно жевал, будто ворочал жерновами. Не слушая ее, он только кивал головой, а сам Неотступно следил за официантами, как бы они не унесли блюда, пока он его не опустошил. Сначала покончили с телятиной в соусе, потом с зеленым горошком. Теперь принесли жаркое — две тощие курицы на ложе из кресс-салата, сморщенного и засохшего в печке. За окном на верхушках акаций догорали последние лучи солнца. В зале сгущались зеленоватые тени, сливаясь с испарениями, поднимавшимися над залитым вином и соусом столом, загроможденным посудой; а грязные тарелки и пустые бутылки, составленные лакеями вдоль стен, казались отбросами, скинутыми со скатерти прямо на пол. Было очень жарко. Мужчины сняли сюртуки и продолжали есть в одних жилетках.
— Госпожа Бош, пожалуйста, не обкормите их, — сказала Жервеза; она говорила мало и следила издали за Клодом и Этьеном.
Она встала и, подойдя к детям, остановилась за их стульями. Ребята — народ неразумный, они готовы жевать целый день и не могут отказаться от лакомого блюда, — и она сама положила им по кусочку курицы — чуточку белого мяса. Но мамаша Купо заявила, что это не беда, раз в жизни можно и объесться. Г-жа Бош шепотом бранила мужа, уверяя, что он щиплет за ляжки г-жу Лера. Такой похабник, такой наглец! Она хорошо видела, куда он сунул руку. Если только он еще посмеет шарить под столом, видит бог, она не постесняется и запустит ему в голову графин.
В наступившем молчании послышался голос Мадинье, рассуждавшего о политике:
— Их закон от тридцать первого мая — просто срам. Теперь требуется, чтобы человек непременно прожил два года на одном месте. Три миллиона избирателей вычеркнуто из списков. Мне говорили, что в душе принц Бонапарт очень оскорблен, ведь он любит народ и не раз это доказывал.
Сам Мадинье был республиканцем; но он почитал принца за то, что Наполеон приходился ему дядей. Бог это человек — такого больше не будет! Биби Свиной Хрящ рассердился: он работал в Елисейском дворце и сталкивался с Бонапартом носом к носу — вот, как он видит сейчас Бурдюка. И что вы думаете? Этот толстомордый президент — вылитый жеребец, только и всего! Говорят, он собирается ехать в Лион; ну и пусть свернет себе там шею — все только вздохнут с облегчением!
