Когда они вышли на улицу, совсем стемнело. Высоко над головой ослепительно сияли необычной формы лампы на тонких, изогнутых штангах, в их молочном свете меркли магазинные витрины. Прохожих было много: кончался рабочий день.
Некоторые здоровались с Федченко. Оттенки приветствий были самые разные: от полного дружелюбия и даже неприятного подобострастия до совсем холодных. А кое-кто отворачивался, делал вид, что не замечает участкового уполномоченного. Но тот лишь усмехался в усы, остальным отвечал солидно и сдержанно, двоим же с особой благосклонностью, удостоив даже короткого разговора.
Виктор размышлял над словами Федченко. Неужели в том доме действительно нет даже признаков группы? Марина Васильевна хоть и очень сбивчиво, но все же дала точные признаки надвинувшейся беды. Хороший, казалось, парень вдруг теряет равновесие и катится, катится... Что за причины? Может быть, случайное знакомство? Или на работе? Или... Но все-таки какой-то «страшный» человек с группой или без группы есть. «Ну, погоди,— мысленно обратился он к Толику.— Погоди. Я скоро все узнаю о тебе, и тогда мы поговорим как мужчина с мужчиной. Кстати, что ты там выкинул в институте, интересно знать?»
— Ну вот,— прогудел над ним бас Федченко.— Вот мы и пришли, милый человек.
Они стояли перед распахнутыми металлическими воротами, за которыми тонул в темноте обширный двор.
Указывая куда-то рукой, Федченко добавил:
— Вон и Семен Матвеич с супругой сидят. Можешь потолковать. Они чесать языком любят.
«Что он там видит?» — удивился про себя Виктор, но на всякий случай предупредил:
— Скажете, что я с соседней фабрики, из дружины. Насчет культмассовой работы. Чтобы потом разговоров не было.
Они двинулись в глубь двора. И когда глаза привыкли, двор показался не таким уж темным. Слабый рассеянный свет наполнял его, свет этот лился из освещенных окон окружающих домов, от лампочек над бесчисленными подъездами, он исходил, казалось, даже от белого, снежного покрова под ногами.
Двор был полон звуков, близких и дальних. Дальние были привычным фоном, близкими двор жил, это были его звуки. Музыка, ребячьи возгласы, голоса взрослых, чей-то свист, шорох полозьев по снегу.
Виктор различил длинную скамью за деревьями, увидел желтоватое пятно света на снегу и, наконец, столб посреди этого пятна и неяркую лампу на нем. На скамье виднелись две темные фигуры. Люди беседовали о чем-то.
— Мое почтенье,— прогудел, подходя, Федченко.— Как здоровьице?
