Она строго следила за моим воспитанием. Я ни в коем случае не должна была произносить слова из области половой жизни, такие как секс, яички, пенис, влагалище и другие.
Она научила меня помогать старикам, которые встречались на моем пути, уважать старших, не спорить с ними, не возражать против их решений. Я должна была подчиняться правилам нашей деревни.
Еще я научилась делать работу по дому: готовить еду, ходить за водой на реку или к колодцу, продавать пирожки и крупы на рынке — словом, все, что должна уметь женщина. Это было естественно: моя мать, как и все остальные женщины, занималась домашними делами, в то время как мужчины работали в поле или выполняли другую работу, требующую большой физической силы. Такое разделение труда царило здесь еще на заре человечества, с тех пор ничего не изменилось: каждый должен был достойно исполнять свою роль.
Моя мать говорила мне то, что говорила ей ее мать, а той говорила ее мать, она повторяла их движения, их жесты. Моя жизнь в то время была чем-то вроде театральной пьесы, я должна была научиться как следует играть роль женщины. Уже в девять лет я умела делать все по дому, и моя мать очень радовалась этому. Мой отец, с неизменной эбеновой трубкой во рту, с удовольствием следил за тем, как я училась жизни. Это был высокий сутуловатый мужчина, с толстыми губами, воинственным взглядом и гривой седеющих волос, хотя ему было всего сорок лет. Он женился в четырнадцать на своей двоюродной сестре — моей матери, и жил с ней тихой, спокойной жизнью. Моя мать была красивой женщиной с пышными бедрами, которые плавно раскачивались при ходьбе. Отец любил ее. Между ними было что-то вроде сговора. Они ничего друг от друга не скрывали. Каждый знал свои обязанности. В семье царила любовь, лишь внезапные ссоры иногда омрачали их жизнь. Но очень быстро в семью вновь возвращался мир, потому что они понимали, что нуждаются друг в друге; они были связаны узами брака, словно братья, вскормленные одним молоком, и ничто не могло разлучить их.
Однажды, в тот год, когда мне было девять лет, к нам пришла старушка, она еле переставляла ноги, опираясь на палку. Ее звали Самбена. Никогда не забуду ее имя. Она долго говорила с моей матерью, потом о чем-то секретничала с моим отцом. Отец дал ей денег. Она вынула из кармана своей изношенной грязной юбки старый кошелек и положила в него деньги. Перед тем как уйти, она посмотрела на меня, и ее сморщенные губы расплылись в улыбке: «Ты очень красивая, девочка моя», — сказала она.
