— Возьми меня, делай со мной все, что хочешь. Он сжал меня в своих объятиях и прошептал:
— Я люблю тебя, я люблю тебя.
Я ответила:
— Я тоже люблю тебя.
И наши души, которые еще вчера разрывались от страданий, упивались этой любовью. Для нас не существовало больше ничего, кроме этих мгновений счастья, которые примирили нас. Мы остались стоять, наслаждаясь радостью, которую переживают только в тишине. Мне хотелось, чтобы он двигался быстрее, чтобы он ласкал меня между ног, но он делал все так медленно!
Но чем больше он ласкал меня, тем сильнее становилось мое желание. И вдруг он оттолкнул меня и взялся за мотыгу, которую бросил до этого рядом на землю с собой.
— Давай, — сказал он, — уже поздно.
Я не поняла, почему он прервал эту близость, которая заставила нас вновь ожить. Мне стало грустно, я замолчала и пошла за ним.
— Нужно торопиться, — добавил он, — скоро стемнеет.
Мы ушли с поля и потихоньку пошли по пустынной тропинке. Воздух был наполнен нежными запахами саванны. Зеленые стебли проса и кукурузы на склонах холмов и в низинах, покинутые попугаями и куропатками, вновь обретали покой. Зеленая трава в долинах трепетала от ветра. Пелена сумерек постепенно накрывала лес, полный стрекота насекомых и хлопанья птичьих крыльев. Вдруг Сие взял меня за руку. Мы оперлись друг на друга и исчезли в кустах. Опьяненные любовью, мы пошатывались, словно пьяницы. Мы остановились на берегу реки. Лягушки квакали тут и там, прячась под листьями кувшинок и в высокой траве, и добавляли звуков в вечернюю атмосферу. Время от времени зимородки стремительно пролетали над самой поверхностью воды, а потом взлетали с рыбой в клюве, чтобы исчезнуть в густой листве у берега.
Сие смотрел на меня. Я смотрела на него. Он взял меня за руку и увлек на сухие листья, устилавшие землю, поросшую травой и дикими цветами. Он сжал меня в объятиях, его горячее дыхание опьянило меня. Наши сердца громко стучали, мы слышали только голос своей крови, шум крови любовников, спешащих заключить друг друга в объятия.
Он ласкал мою грудь. По телу разлился жар. Волоски на моем теле вздыбились больше, чем тогда, когда я сама ласкала себя после фильма, который мы смотрели по телевизору у деревенского учителя Марибо. Мне казалось, что мир больше не существовал, что в нем не было никого, кроме нас двоих и этих ласк, которые заставляли меня дрожать от удовольствия. Это было сильнее меня, писатель. Я преступила запрет, который не позволял женским рукам прикасаться к
