— Никакого расизма, потому что все мы в одном и том же дерьме!!!
Однажды он прокричал это в лицо одному перепуганному фашисту, перед тем как расквасить ему челюсть. Честно признаться, он того заслужил.
Они стояли на платформе надземного метро. Маркус вежливо спросил у того парня:
— Простите, мсье, у вас не будет сигареты?
Я был там и помню все, как будто это было вчера: этот тип лет сорока в костюме, сухой и бледный, нервно бросил ему в лицо:
— Вот она, Африка, — одни попрошайки!
Он бы еще назвал его «ублюдком»! Чертова гремучая смесь! И тут: БАМ! Да-а, Марко — он такой. Ему немного надо, чтобы взорваться. Национальный фронт со своими вспышками отдыхает. Вообще-то он спокойный чувак, но стоит крови хлынуть в голову, как он взрывается. Один из тех, кто не может заткнуться и промолчать, когда проходятся по его национальности.
Моя полная противоположность. Легавые оскорбляют тебя, унижают, угрожают тебе? Пусть делают что хотят! Вот, что говорю я. Зато эти марионетки, вырядившиеся с головы до ног, не будут приходить к тебе домой, приставать с разговорами или штрафами за грубое обращение с полицейскими, не будут говорить, что за «удары и ранения, нанесенные сотруднику полиции» ты, мол, согласно уголовному кодексу, ответишь перед судом.
Я знаю, спасибо: судья едва ли позволит мне и слово вставить, она ничего и слышать не захочет. А полицейский в суде будет поджидать удобного момента, чтобы исподтишка злобно усмехнуться мне в лицо. Что ж, оскорбляйте меня! Какая разница? Потому что моя единственная радость — это свобода, а мое единственное оружие — это молчание… с невозмутимым лицом. Я много раз говорил об этом Маркусу, но у него не получается держать язык за зубами.
«Ну, ясен пень, что мне еще остается? Я у всех у них в печенках сижу. И они все об этом знают. Я рос среди цыган, как жареная сардина в томатном соусе, как свежая треска в пряностях, как удачный кускус, как кобра, которая опьяняет тебя и превращает в полного идиота. Мой чертов отчим долго вешал лапшу на уши моей матери и мне, пока она наконец не решила его кинуть. Это лучшее, что она могла сделать, иначе она бы окончательно засохла. Теперь каждый из нас пытается наладить свою жизнь в разных уголках Франции. Я пытаюсь склеить кусочки очерствевшего детства… Для меня не существует границ.
Жизнь показала мне свои препятствия, а все пережитое научило меня идти быстро, если, конечно, я знаю, куда иду. Поэтому меня уважают. Мне дают прозвища. Обо мне рассказывают легенды — иногда. Героические и частенько развратные легенды. Таким меня видят здесь. Большие и маленькие. Герой без всякой совести, герой, для которого не существует ни страха, ни закона. Жизнь — стерва, у нее нет времени на всякие там нежности. Играть роль Карнала в ее утонченной поэзии — нет уж, спасибо! Я хочу
