— Джеральд, я все это знаю — однако только волшебник чувствует палочку. Что-то вас сделало волшебниками. Может быть… ее смерть.
— Я не верю, Гарри.
— Я тоже. Так не бывает. Никогда такого не было. Ладно, потом. — Гарри закатал второй рукав, достал свою палочку, а гермионину засунул в карман джинсов. — Пора уже. Надо приступить. Надо решиться… Отойдите к двери. Ни в коем случае не вставайте между мной и фотографией, пока она не… не откроется. Можно сделать свет поменьше?
— Конечно, — Эльза метнулась в угол, включила торшер, потом потушила люстру. — Так хорошо?
— Отлично. — Гарри глубоко вздохнул. — Все... Однако, в последний раз — мы и правда можем погибнуть.
— Гарри, — резко сказал Джеральд, — а если погибнете вы, что будет с вами? Не с вашим телом, а с вами?
— Я… окажусь там, конечно.
— С ней?
— Наверняка.
— И вы утверждаете, что мы стали волшебниками.
— Да, но причем тут?.. — Гарри осекся.
— Если уж оттуда в одиночку выбрался дикарь Одиссей, — пояснил Джеральд, — значит, тем более выберемся мы. Вчетвером, — он улыбнулся. — Все у вас получится, Гарри. Я знаю.
— МЫ знаем, — присоединилась Эльза.
Гарри вернул им улыбку. Потом сказал:
— Я начинаю.
Некоторое время он смотрел на постер. Поднял палочку. Джеральд ожидал какого-нибудь заклинания, но Гарри лишь прошептал:
— Гермиона.
Ничего не произошло.
— Гермиона!
Торшер вдруг замигал; в неверном свете Гермиона на фотографии как будто слегка шевельнулась.
— Ты меня слышишь, Гермиона? — настойчиво спросил Гарри.
Свет снова стал ровным. Ничего не изменилось.
— Гарри… — осторожно позвал Джеральд. Гарри беспомощно поглядел на него; его плечи опустились, будто на них навалился непомерный вес. — Скажите, а если мне все же не удалось убедить вас… полностью… ваша сила будет действовать?
Несколько секунд Гарри смотрел на него, потом снова повернулся к постеру и ответил — отрешенно, словно про себя:
— Вы меня убедили. Просто я еще до конца не свыкся.
Прошла невыносимо долгая минута; его плечи распрямились, будто сбросив тот незримый груз, и Гарри снова позвал — негромко и с неожиданной теплотой:
— Гермиона, любимая!
Раздался громкий, оглушительный в предрассветной тишине хлопок, и стало темно — в торшере лопнула лампочка. Сквозь шторы уже сочился сероватый свет, на смутно видимой фотографии Гермиона вроде подняла голову, оглянулась. Грейнджеры подались вперед; Гарри жестом остановил их и ткнул пальцем позади себя.
Джеральд с Эльзой встали у него за спиной, не отрывая взгляд от постера, который вдруг налился чернотой; его оконтурила яркая золотая линия — и он исчез. В комнату хлынул новый свет, тускло-серебристый с примесью пурпура, более яркий, чем сумерки за окном, тяжелый и тревожащий. На месте постера открылось окно, а за ним раскинулась почти бесцветная равнина, поросшая темной травой и какими-то белесыми цветами. Слева, скрываясь за край окна, возвышались скалы. Гарри, Джеральд и Эльза затаили дыхание — прямо на них шла Гермиона.
