Потоп | страница 19



Он вдруг услышал её голос, словно донёсшийся издалека.

— Да, — произнесла она всё тем же робким тоном, — всё уже решено.

Чёрта лысого! День-то ещё впереди. Он думал о том, как он в одиночестве проведёт этот день. День, который вытянется в долгие сумерки. А потом будет ночь.

Посадив её на поезд, он может позвонить кому-нибудь в Нашвилле. Может с кем-нибудь пообедать. С кем-нибудь напиться. Но звонить некому. Мальчишкам, которых он знал по начальной школе десять — двенадцать лет назад? Но половину из них он даже не помнит по фамилии.

Мысленно перед ним возникло чьё-то лицо — маловыразительное мальчишеское лицо, — но имени он припомнить не смог. А если бы и припомнил? Лицо ведь теперь другое.

И он подумал, вздрогнув, будто ступил босиком на пол первым холодным сентябрьским утром, что когда-нибудь вот так будет вспоминать и её лицо. О да, он вспомнит и как её звали, разве можно забыть такое нелепое имя — Летиция? И лицо её он не забудет. Но то лицо, которое он будет помнить, уже станет обманом. Если он встретит такую, в какую она превратится, на улице, со следами, которые оставили годы, он её не узнает.

А она продолжала что-то говорить.

— Я хочу запомнить, как нам было хорошо, — говорила она.

— Спасибо.

— А ты не хочешь запомнить, как нам было хорошо?

Он ничего не ответил, только смотрел вдаль на чёрную дорогу.

— Запомнить хорошее, я хочу сказать. Не то, что потом получилось.

— Я же говорю, что между нами всё решено.

— Да, — сказала она. — А теперь, когда всё решено, теперь мы можем успокоиться. Успокоиться, забыть всё, что произошло, зажмурить глаза и быть собой хотя бы напоследок.

Она ждала ответа.

Потом сказала:

— Разве ты не хочешь вспоминать нас такими, какие мы на самом деле?

— Господи Боже мой! — закричал он в припадке злости, словно нарыв прорвался у него в сердце. — Да не хочу я ни черта вспоминать!

Он уставился на разбитую дорогу. Он знал, что она сидит, покорно опустив плечи, склонив голову, и что рыжая прядь у неё свесилась набок, а она искоса на него поглядывает. Но смотреть на неё не стал.

Она вытянула левую руку и положила ладонь ему на колено.

Там, впереди, показался отвесный известковый утёс.



И сейчас, в этот миг, так же как много лет назад, он смотрел на этот известковый утёс, взметнувшийся над дорогой.

Глава четвёртая

Яша Джонс предпочёл бы, чтобы машина шла помедленнее. Он не смотрел на спидометр, потому что давно приучил себя этого не делать. Самодисциплина — великая вещь. Уж это он усвоил на войне. Она может подменить любую врождённую добродетель. Может заменить и радость, и горе. Может заменить всё, кроме сна.